|
Работа над монографией на долгое время была прекращена. Мы искали возможность печатать в иной типографии. Во-первых, в печатне госбумаг берут очень дорого. Во-вторых, они станут печатать шесть больших репродукций за раз, но мы хотели бы – одну-две. И наконец, эта печатня соглашается выполнять работу в свободное от государственных заказов время, но в связи с официальными праздниками предвидится много работы. И ещё – Либерт до сих пор относился равнодушно к нашему заказу. Пранде нам предложил самим приобрести машину «тигель», на которой печатаются репродукции. Он взял бы на себя ответственность и руководство, и вообще эта идея привела его в восторг. В конце концов мы решили, что нет иного выхода, как вернуться обратно в печатню государственных бумаг. Машину был бы смысл приобретать в том случае, если бы кто-то из членов нашего Общества руководил печатней и отдавал ей всё своё время. В противном случае могут быть многие осложнения. Гаральд за время работы над монографией часто переписывался с Н.К., опасался даже, не утруждает ли его. Наконец теперь, в ближайшие дни, печатня государственных бумаг возобновляет нашу работу. Боюсь и за то, как бы открытие нашего Музея сильно не запоздало. На каком-то выступлении в Даугавпилсе Алкс опять поносил Гаральда. И такой человек заведует отделом здравоохранения государства! Я встречался с Раннитом, который ехал через Ригу в Берлин, встретился 15 июля, и всего на 25 минут. Н.К. переписывается с ним, верит, что он обладает достоинствами, которые принесут пользу и нашему делу, и людям. Раннит написал несколько очерков о Рерихе, посвятил ему стихи. Поэтому для меня он представлял интерес. Но теперь Беликов из Таллина в двух письмах предупреждает нас быть осмотрительными с Раннитом. Беликов упрекает Раннита в «плагиате», что он, мол, хочет использовать Рериха в целях саморекламы и т.д. Думаю, что Беликов, будучи ещё молодым, характеризует его излишне резко. Конечно, Раннит показался ещё не совсем уравновешенным, он, как и большинство поэтов и художников, привержен к богеме, любит засиживаться в кафе, не исключено в нём и честолюбие, но разве эти свойства таковы, что их уж нельзя исправить? Притом в Ранните есть нечто от «большого ребёнка»: в нём сердечность, которая могла бы его поднять, если бы только кто-то направлял его развитие. Хотя Раннит в своих писаниях затрагивает и идеи, однако при личном контакте с ним мне почудилось, что он является поэтом как таковым, что мир идей для него есть нечто второстепенное. Поэтому вряд ли он скоро, или вообще когда-нибудь, сможет зажечься огнём Учения, чтобы вместе с тем верно понять и Рериха с его миссией. Беликов сознаётся, что он Раннита лично ещё мало знает, и я тоже хотел бы узнать его поближе. — 241 —
|