|
Монтвидене прекрасно растёт духовно. Она много думает об обществе, и много делает на его пользу. Умеет чутко подойти к душе другого, она будет хорошей воспитательницей. Поручила членам общества работу – выписывать темы из Учения. Кто успешно это выполнит, и ощутит себя внутренне созревшим к общинности, тех осенью объединят в общину, и из них вырастет старшая группа. Она определённо уверена, что каждый сам скажет, готов он к общине или нет. Но и без того она сама хорошо знает членов общества. Она решительна, требует дисциплины, сурова и к себе. В минувшем году она ещё стеснялась, полностью ещё не была уверена в себе, теперь уже чувствует себя руководительницей и верит в свою миссию. И Серафинене признаёт, что общество в лучших руках. Много замыслов у неё на будущее. У них 29 мая был первый званый вечер, к которому они долго готовились. Монтвидене читала о духовной культуре, основываясь на идеях Н.К., а Глямжа – об Н.К. как о деятеле культуры. Хотели подготовить доклад и о Знамени Мира Рериха, но ныне эта тема оказалась невозможной из-за конфликта Литвы с Польшей и милитаризации государства. Вечер проходил в зале университета, присутствовало около 250 гостей. Теперь положение Литовского общества тяжелее, чем раньше. У правительства сложилось нехорошее представление об обществе. Здесь виноват Тарабильда. Сам Тарабильда терзается сознанием своей вины и считает себя предателем общества. Всё же Монтвидене он ничего не раскрыл, только Клизовскому. От последнего Монтвидене и узнала подробнее об истинном положении дел. Клизовский информировал и Е.И. Мне и Гаральду Монтвидене прочла последнее её письмо, где она касается и вопроса о Тарабильде. Клизовскому Тарабильда рассказывал, что в обществе (наверное, думали, что в Обществе Рериха, но Монтвидене не помнит, чтобы подобный доклад у них был) он читал доклад, где обратился и к эзотерической стороне общества. Раскрыл, кто есть Учитель, Н.К., Е.И., что обозначает Знак общества и т.д. Этот доклад слушали и некоторые «не члены общества», из которых часть позже перешла в лагерь врагов. После этого, в связи с пропагандой Пакта Рериха и с делом меморандума, Тарабильда обратился к какому-то высшему государственному чиновнику, в пылу разговора вытащил из кармана доклад и тут же его прочёл. Немного погодя он почувствовал, что отношение правительственных кругов к нему и к обществу резко изменилось. Только тогда он опомнился, что поступил опрометчиво, но было уже поздно. Потом он долго мучился угрызениями совести и затем уехал в Париж, где уже некоторое время жила его жена, которой литовское правительство предоставило стипендию. Да, не только литовские друзья, но и я не однажды ощущал в Тарабильде потрясающее отсутствие такта и соизмеримости. Это выявлялось не только в делах общества и в его жизни, но и в его искусстве. Потому и в Литовском обществе его не любят и не избрали ни в правление, ни в совет, хотя он вместе с Серафинене создавал общество. И последний случай был для него тяжким ударом. Конечно, самому обществу пойдёт только на пользу, что Тарабильде больше не отводится важная роль, ибо Монтвидене приходилось бесконечно бороться с его упрямством и обидчивостью. И всё же у него есть некоторые способности, которые следовало бы использовать на благо общества. Нехорошо и то, что в Литовском обществе нет художников. У самого Тарабильды всё же превратный вкус: из всего того количества, что он привёз в Рижский Музей на открытие, третью часть нам пришлось отставить. К тому же он, без нашего ведома, приобрёл для Музея картину Гудайтиса, столь примитивную и невыразительную, что мы не могли держать её в помещении Музея. По крайней мере, для нашей коллекции это полотно совершенно не годится. — 237 —
|