Антология странного рассказа

Пятилетняя хрюшечка в розовых рюшечках начинает капризно, но властно попискивать.

— Пи-пи-пи-пи-пи. Дедушка, сядь, я тебе сказала!

— Но, внученька, здесь ведь уже сидят.

— Здесь никого нет, — скандирует Хрюшечка, завершая сентенцию нотой соль третьей октавы, и пристально смотрит мне в глаза продолжительно и злобно. Затем начинает противно скрежетать зубами.

Со мной, к ее удивлению, ничего не происходит.

Что же это?.. Хрюшечка ощущает себя владелицей волшебной терки-ластика, позволяющей стереть любого человека с картины неизвестного художника и вписать в пейзаж себя (свое). И вдруг нет, не получается. Она покрывается капельками пота от усилий, размазывая абрис моего лица. Она хлещет меня по щекам, бьет по носу. На месте глаза образуется дыра — провал в море. Она боится утонуть, хватается за дедушкину штанину, но упорно продолжает орудовать теркой. Я открываю рот — еще одна дыра. Я напеваю какую-то грустную песенку и вспоминаю маленького мальчика из трамвая тридцатилетней давности.

— Сесть хочу! — Он заходит в трамвай, становится в центре и, громко заявив свои права, вынуждает подскочить человек десять сразу. Они уступают ему свои места. Он медленно двигается, тщательно осматривает сиденья, прежде чем сделать окончательный выбор.

— Вешать! Всех вешать!

— Deutschland ?ber alles! (Германия превыше всего!)

— Править миром буду я!

— Прости ее за неведенье, — ветер уносит фразу.

— Почему? Ведь тот, кто ведает, царапает ее ноготком мое лицо.

***

Диктаторы всегда побеждают, а потом умирают. Люди — наоборот!

Я умерла. Я вышла из своего пейзажа.

Она толкнула пустые качели, расхохоталась и убежала.

Стало тихо.

Ева

Мы встретились случайно. Так могла начинаться первая глава вашего и моего любовного романа. Но она была женщиной. Тоже мне проблема, скажете вы, учитывая веяния последних лет. Поставим на лесбийской теме крест, хотя бы потому, что она была не в моем вкусе. Она была твердой.

Шел дождь. Я сидела в маленьком пустынном кафе и одиноко пила кофе.

Откуда она там взялась с переполненными сумками, грязная и пьяная, — неясно.

За другими столиками тоже были люди: одинокие и не очень, но она выбрала меня.

Ее выбор был эгоцентричен и радостен. Она была неизбежна, как поезд, встретившись с которым глазами, непременно потеряешь тело.

Я не хотела терять ни душу, ни тело, но потерялась внезапно и целиком, отскочив в сторону при ее приближении. На моем месте остался лишь пакет с книгами, который она тут же сбросила на пол с криком: «Экспроприация экспроприаторов».