— Солнышко… — он осторожно, едва касаясь, обнял меня, — ты слишком активна. Я промолчала, но некоторые мои лучи преломились и осветили незнакомую сторону чужой мне жизни. Он заметил это: — Ну-ка, повернись, ай-ай-ай, глянь-ка, да на тебе пятна, чиститься пора. Оставшиеся мои лучи поменяли спектр. Он и это заметил: — Людям больно от тебя. Посмотри, все в защитных очках ходят. Я отвернулась и закатилась за горизонт. — Людям сухо от тебя, слышишь, людям хочется влажных отношений. И плюнул. А в природе все гармонично: ночь обрушилась на наш дом, потом роса выпала — сыро стало в душе — новый виток жизни пошел, в эмбрион скрутился. Потом дни полетели, недели. Смотрю, муж опять дом обыскивает: — Любовь-то где? — Я отдала ее на время соседке, она ей как раз. — Ну что ж, я тогда пошел? — С Богом. И стало хорошо. 7-й километрМуж всегда любил не меня. Вернее, меня, но другую. А так легче. Та, другая, — идеал. Вот проявилась во мне черточка этого идеала — податливость, муж ухватился за нее и давай расширять внутри себя. А то, что следом за этой черточкой потянулась чертовщинка, он не заметил или не захотел сообщить мне, — чтобы я не заметила, что он заметил. И вот он стал развивать мою податливость, а я свою чертовщинку. И я стала большой, и он стал большим, и мы стали потихоньку отодвигаться друг от друга. Он к стене, а я к воздуху. А потом мы купили большую кровать, чтобы случайно не зацепить друг друга и не обидеть. И стало хорошо. 49-й километрЯ все равно поеду. Это не я не видела мир, а мир не видел меня, и я должна показать ему свое лицо. — Не уезжай, он не узнает тебя, — муж светился, как люминофор. — Смотри на меня. Зачем по сторонам глядеть. Весь мир во мне. Вот и поезд этот в меня въезжает целиком с грохотом своим и пассажирской бранью, с чужой любовью и нарастающей тяжестью известкующейся жизни. Неужто интереснее в нем ехать, чем в меня вглядываться? Я ведь твой свет, да? — Ты — да! ты — ой! ты — ой-ой-ой! Ты — ой, боже мой! И я люблю тебя. Но я хочу большего, я должна видеть взгляды, отражающие тебя и искажающие тебя, любящие и ненавидящие тебя. — Но Я ведь твой дом — да? — Ты — дом, да! Но ты в нем случайно запер меня. Отдай ключ! — Зачем? Иди сквозь… Ключ — он для чужих. Хорошее препятствие — для любимых. И я прошла. Я умела сквозить, да так, что ему становилось холодно и неуютно. Я выпрыгнула из его рубашки и побежала. Я так неприглядно побежала, что он за мной не погнался. — 218 —
|