|
При движении глаз от одной точки фиксации к другой видимое поле перемещается, а видимый мир стабилен. Видимый мир всегда ориентирован в соответствии с гравитационной вертикалью, а вот видимое поле этой характеристикой не обладает. Если вы наклоните голову, видимый мир останется на месте, а видимое поле сразу же накренится. Наконец, видимый мир константен. Последнее означает, что в видимом мире мы воспринимаем трехмерные формы объектов, а вот в видимом поле — только проекционные. Гибсон подчеркивает, что видимое поле никогда не бывает совершенно плоским, как, например, картина, но и по-настоящему глубоким его тоже не назовешь. И еще одна примечательная деталь. «Мозаика видимого поля искажается при движении, — пишет Гибсон. — Например, когда наблюдатель движется в направлении какой-либо точки, видимое поле начинает растекаться от этой точки, а феноменальные поверхности мира всегда остаются жесткими». Видимое поле весьма похоже на те странные картинки, которые рисовались Стрэттону, Эверту, Снайдеру и другим психологам, когда они пристально вглядывались в предметы, пытаясь угадать, прямые они или перевернутые. Ощущение иллюзорности и непривычности мира тоже говорит о том, что надевшие инвертирующие линзы ученые, по всей вероятности, имели дело с видимым полем. На это обстоятельство как раз и обратили внимание отечественные психологи А. Д. Логвиненко и В. В. Столин, поставившие эксперимент, с которого мы начали эту главу. Подвергнув «истязаниям» студентку Л. И. Иноземцеву, они искали ответ на вопрос, в каких отношениях видимое поле находится с видимым миром. Они предположили, что зрительный образ — это многоуровневая структура. Самый нижний его этаж жестко связан с ретинальной картинкой и, по сути дела, является простым набором чувственных форм — цветных поверхностей, углов, контуров и теней. Эта беспорядочная мозаика, видимое поле по Гибсону, сама по себе не дает никакого представления о вещах и выступает в роли фундамента, на котором возводятся верхние этажи, наполненные содержанием и смыслом. Их количество зависит от объема наших знаний о мире, установок, индивидуальных особенностей психики, наконец от нашего воображения. Другими словами, смотреть и видеть — далеко не одно и то же. Чтобы построить полноценный зрительный образ, ну жно сознательным усилием сконструировать видимый мир, оттолкнувшись от пресного видимого поля, не несущего почти никакой полезной информации. И когда хаос чувственных форм будет под завязку нагружен предметным содержанием, окружающий мир обретет яркость и выразительность. Мы начинаем овладевать этим искусством в раннем детстве, когда предметы вокруг нас еще ничего не значат и представляют собой сплошные голые формы. Скажем, стол с лежащей на нем книгой — это просто большой прямоугольник с прямоугольником поменьше. Чем старше мы становимся, тем богаче и стабильнее наш видимый мир и тем меньше в нем прелести и новизны. Поэтому взрослому человеку приходится приложить серьезное усилие, чтобы продраться через напластования смыслов к изнанке вещей и увидеть мир как картинку. — 65 —
|