|
В., 48 лет, актриса. Больная в беседе явно стремится создать видимость необычности своей жизни и судьбы. Уходя от г1111»""*11! Глава В простых, но не удобных для нее вопросов, отвечает картинно-витиевато, усложняя фразы, видимо, стараясь подчеркнуть этим сложность, трудность ситуации. Так, вместо того чтобы сказать, что муж изменял ей, говорит о его «привычности в адрес женского пола». Вместо того чтобы сказать, что пьянствовала еще в 22 года, говорит: «был акцент в этом направлении». Стремится представить дело так, будто она ни в чем не виновата, все случившееся объясняет неудачным стечением неудачных обстоятельств: с мужем разошлась, так как «не могла во имя семьи мириться с его недостатками», потом «вникала в вопрос старения и ухода из жизни своих родителей», воспитывала сына и не могла потому отдаться целиком театру. Выясняется, однако, что и сыну не была предана: он годами жил в интернате. Тогда заявляет, что некому было за нее заступиться в театре, «не было мужа — народного артиста», как у ее знакомой. Режиссер якобы сказал ей, что она такая актриса, что на нее надо делать спектакль. Но на нее, конечно, спектакль делать не станут, для этого нужно быть любовницей режиссера. Вот и получается, что играет всю жизнь роли похуже и помельче, так как со своим талантом «в антураже» будет только мешать. Выясняется, однако, что как актриса она совершенно не работает над собой уже много лет, а только пьянствует и меняет мужчин, с которыми пьянствует. Под явным алкогольным личностным огрублением, физической «изношенностью» проглядывает некоторая мягкость, покладистость, неустойчивость, аморфность интересов. Стремление представиться лучше, чем есть на самом деле, жухло-грубовато, «цветистость» выражений блекла, без «изюминки», не знает, какие роли ей по-настоящему близки, считает, что у нее «нет определенности в самой себе, всегда в пути». Пытается скрыть похмельно-абстинентные расстройства, запои, но неудачно, и тогда соглашается, что больна алкоголизмом, но в то же время, пролежав в клинике две недели, полагает, что уже вылечилась («неужели я сейчас еще алкоголичка?»). Протестует против сенсибилизирующего лечения, не желает быть «заряженной бомбой», она «за мир». При этом вовсе не уверена, что не выпьет после больницы («а вдруг обстоятельства заставят или та же болезнь?»). Хорошо понимает при всем этом, что переведена в билетеры за пьянство, и, если будет продолжать пить, ее не вернут на сцену, как оговорено в приказе. Больная У., 52 лет, судомойка. Легко раздражается, ворчит, ругается, что поместили ее в больницу, плачет, но тут же — веселая, благодушная, эйфоричная. Неравнодушна к кушаньям, всегда общительная, называют ее «артисткой», поет весело, играет на гитаре, на гармошке, любит подшутить («с гитарой выйду, песню спою, пьяному ножку подставлю и удираю со своей гитарой»). Речь наполнена жаргонными и самобытными выражениями. Например, о своей прежней худобе говорит: «скула скулу ела». Страха никогда не знала. Участвовала в кражах. В тюремном заключении, не задумываясь, по совету заключенных, «чтобы отпустили на волю», покрошила себе за веки химический карандаш. Не горюет, что один глаз теперь почти не видит («умирать — так с музыкой, а можно и без музыки»). В разговоре о спиртном и закусках оживляется так, что взмахивает руками, топает ногами, проглатывает слюну. Не отрицает, что «с похмелья» трясется, всегда хочется выпить и всегда пьяна — и во время работы (в столовых, на кухне). Но больной алкоголизмом себя не считает, лечиться наотрез отказывается и слушать об этом не хочет. Испитое лицо с мешками под глазами, выраженной дряблостью кожи. — 336 —
|