Беседы с Кришнамурти

Нет никакого объекта, отделенного от увлечения им. Есть только увлечение, нет того, кто увлечен. В разные времена и в зависимости от интересов страс­тное увлечение наряжается в различные маски. Па­мять об этих меняющихся интересах сталкивается с новым, что вызывает конфликт. Таким образом, рож­дается тот, кто выбирает, укрепляя себя как субъект, отделенный и отличный от его увлечения. Но субъект не отличается от своих свойств. Субъект, который пытается заполнить себя или убежать от своей пус­тоты, ущербности, одиночества, не отличается от того, чего он избегает, он и есть это. Он не может убе­жать от себя самого, все, что он может сделать, — это понять себя. Он есть его собственное одиноче­ство, его пустота. И пока данный субъект расцени­вает это как что-то отдельное от себя, он будет пре­бывать в иллюзии и бесконечном противоречии. Когда он непосредственно прочувствует, что он и есть его собственное одиночество, тогда только может воз­никнуть свобода от страха. Страх существует только во взаимоотношениях с идеей, а идея — это отклик памяти в виде мысли. Мысль — это результат опы­та, и хотя она может обдумывать пустоту, иметь ощу­щения по отношению к ней, она не может познать пустоту напрямую. Слово «одиночество» с его вос­поминаниями о боли и страхе мешает пережить это состояние заново. Слово — это память, и когда сло­во больше не имеет значения, тогда взаимоотноше­ния между переживающим и переживаемым совер­шенно другие. Тогда эти взаимоотношения являют­ся прямыми, а не через слово, через память. Тогда переживающий и есть переживаемое и так освобож­дается от страха.

Любовь и пустота не могут пребывать вместе. Когда есть чувство одиночества, нет любви. Вы мо­жете скрыть пустоту под словом «любовь», но когда объекта вашей любви больше нет или он не реаги­рует на вас, тогда вы осознаете пустоту, расстраи­ваетесь. Мы используем слово «любовь» как сред­ство побега от нас самих, от нашей собственной ущербности. Мы цепляемся за то, что любим, мы ревнуем, тоскуем без этого, когда оно отсутствует, мы совершенно потерянны, когда оно умирает. А затем мы ищем утешение в какой-нибудь другой форме, в некой вере, в некой замене. Разве все это любовь? Любовь — это не идея, не результат ассо­циации, любовь — не то, что можно использовать как спасение от наших собственных несчастий. И когда мы действительно так используем ее, мы создаем проблемы, которые не имеют решений. Любовь — не абстракция, но ее суть может быть пережита только тогда, когда идея, ум больше не являются наивысшими факторами.