Слово как физиологический и лечебный фактор

няли меня с постели и хотели поставить на пол, но колени у меня сразу же подкосились и я стала опускаться. Меня стали подтягивать вверх, но я беспомощно висела на руках санитаров. У меня закружилась голо­ва и в мозгу прозвучало слово: „Инвалид!". Все это жутко меня испу­гало. Если до появления врача соцстраха у меня происходила борьба между верой и неверием в мое выздоровление, и в то, что я сумею хо­дить, то в этот момент я поняла, что никаких надежд уже питать нельзя и что я действительно инвалид. Эта начальная попытка встать на ноги закончилась длительным истерическим плачем: погибло все, вся жизнь, работа... Ведь я мать и жена, и мой долг обязывает меня заботиться о близких людях...»

В дальнейшем было несколько попыток водить больную. Но дело ограничивалось лишь тем, что «когда два санитара водили, то третьему приходилось водить ноги, переставляя руками одну ногу за другой». В таком состоянии больная была перевезена домой, где пробыла 2 меся­ца без всякого лечения. Больная сама приподняться на постели не могла, каждый раз кто-либо должен был помочь ей сесть в постели, по­том спускали ноги и лишь при поддержке двух человек ее подводили к столу или выводили на балкон.

В сентябре 1933 г. больная была привезена в Сочи, принимала ван­ны в Мацесте (18 ванн) и к концу второго месяца лечения.могла ходить с помощью одного человека, опираясь другой рукой на палку. Но все это сопровождалось большим напряжением и боязнью: «Как бы не упасть!» По приезде домой стала понемногу передвигаться по комнате самостоятельно, держась за мебель. Больную стали выводить на улицу. Встречи с сотрудниками по работе и прогулки мимо служебного уч­реждения были ей крайне неприятны и вызывали слезы.

В таком состоянии, без признаков улучшения, больная оставалась в течение года. В октябре 1934 г. вторая поездка в Сочи ничего не дала: после месячного пребывания на курорте вернулась домой в том же со­стоянии беспомощности и без надежды на выздоровление. По комнатам продолжала ходить так же, держась то за мебель, то за стены. Когда же врачи пробовали оставлять ее одну среди комнаты, у нее «начинала кружиться голова» и она «приходила в волнение, начинала вся дро­жать, хваталась за людей, за вещи и т. д., стараясь не потерять устой­чивости». Однажды попыталась самостоятельно встать со стула и пойти по комнате, не держась за предметы. Но, встав, она «грохнулась на пол», что убедило ее в полной безнадежности ее состояния. Это бы­ла последняя попытка самостоятельного хождения. После этого она уже боялась это делать, и психическое состояние ее ухудшилось.