МЕДИЦИНА

Систематическое употребление лекарств густо наполняет среду обитания, не оставляя места для полезных компонент. Тогда при отсутствии нужного материала, клетки начинают по­треблять имеющийся. Происходит подмена структуры клет­­ки. Она перерождается. В зависимости от состава внесён­ного вещества, клетка заболевает по-разному и может превратиться в ра­ковую, тифозную, чумную ... Люди в этом случае ссыла­ются на козни вируса, но он при отсутствии обездвижен­ной, т.е. мёртвой, пищи, или иначе – грязи, к которой относятся и лекарст­венные ин­­тервенции, выжить не способен всвязи с не­сопоставимой скоростью течения времён. Налицо хрупкость биологической конструкции. Развитие вынуждает особь быть комп­лектной, т.е. иметь взаимно соответствующие сознание и фо­р­му, при этом обе компоненты обязаны представлять собой составные конструкции без антагонистических проти­воречий между частями, и всё это должно составлять единый организм, элементы которого живут каждый в своём времени.

Как же обеспечить устойчивость такого шаткого соору­жения? Общество на этот вопрос подготовило сомнительный ответ. До некоторых пор ещё удавалось как-то влиять на тело в надежде, что исправленная плоть восстановит дух и в резу­льтате получится нечто, подразумеваемое под здо­ровьем. Ещё Гиппократ26 почти две с половиной тысячи лет назад возму­щался: „Не известны даже такие вещи: по какой именно при­чине в острых болезнях некоторые врачи весь свой век дают непроцеженные ячменные отвары и думают, что они правильно лечат; а другие прежде всего заботятся о том, чтобы больной ни в коем случае не съел ячменного зёрнышка, думая, что от этого последует большой вред, но, процедивши через поло­тенце, предлагают только сок ячменя; а некоторые не предпи­сы­вают ни густого отвара, ни даже ячменного сока: одни – пока болезнь не достигнет седьмого дня, другие – до конца, пока болезнь сама не разрешится. А между тем всё искусство (врачебное) пользуется у народа такой дурной славой, что кажется будто нет вовсе никакой медицины.”

В те далёкие времена л?карское приложение к человеку было кажущимся. Предполагалось, что живущий вправе вести себя любым образом, никогда и ни в чём себя не ограничи­вая. Посторонний же, коль он сам себя причислил к сострадателям, обязан непременно изгнать болезнь из невинного человека. И если такое не удастся, то ... мы, дескать, сделали, что могли. Гиппократ изрёк даже оправдание бессилию медицины: „Нет ничего опаснее врача, полагающегося на рассуждения, а не на опыт” Вот так! Рассуждать, т.е. думать и анализировать, нель­зя, но ле­чить надо, значит, остаётся прикидка на глаз, наугад перебирая варианты или иначе: экспериментировать пока ещё жив пациент. Помощь осталась кажущейся и в наши дни. Раз­личие веков состоит в термине могли. Если древние уповали на силу есте­ственных продуктов в качестве лекарств, в новую эру по оче­реди приспосабливалось всё, что попадало в поле зрения вра­чевателей от ядов и металлов до алхимических вы­думок, то в теперешнее время для подкрепления лекарского могли исполь­зуются всё более гротескные устройства: уско­рители частиц, то­мографы, аппаратура полостной визуализа­ции, магнетроны, лазеры ... Важно от­ме­тить, что медицина прошла длинный путь, начиная от есте­ст­венного сострадате­льного порыва в виде ячменного отвара до состояния истерики и агонии, когда в бесплодности своей как отвлекающий манёвр выдвигается технический монстр, подавляющий и без того ос­лабленную волю больного, но не­способный помочь фактичес­ки.5 Кажущиеся помощники переродились в реальных пода­вителей. За такой медициной не только нет будущего, но она представляет опасность для людей уже сегодня.