|
Но в то же время Перлз и Гудмен осуществили фундаментальный переворот, который поставил их в центр того, что позднее назвали «постмодернизмом»: они сдвинули с места self, лишили его места, децентрализовали и подчинили его времени. С точки зрения подхода, который отличает модернизм и является солипсическим, индивидуальное «я» было признанно в качестве единственной реальности. Теперь Гудмен делает шаг вперед; ибо именно под его влиянием теория приобретает ориентацию, согласно которой self ЕСТЬ контакт. То, что мы называем self, существует только там и тогда, где и когда есть контакт. Нельзя говорить: «self существовало прежде; оно обнаружилось, проявилось, выразилось в контакте». На самом деле, self и ЕСТЬ контакт. Очень часто гештальтист-ское понятие self сводят к понятию организма или одному из его эквивалентов: «я», «субъект», «личность» и т. д. Потому что нельзя не думать о «я» прежде всего как о чем-то длящемся во времени. Но Перлз и Гудмен говорят без обиняков: «Self— всего лишь небольшой фактор в глобальном взаимодействии огранизм/ среда. Однако оно играет ключевую роль, которая состоит в развитии и создании значений, благодаря которым мы можем расти». Гудмен ссылается на некую первичную реальность: то, что существует, это поле. Если поле определяется как «некий организм и его среда», то тогда self обоз- 46Жан-Мари Робин начает движения внутри поля, движения интеграции и дифференциации, унификации и индивидуализации, действия и преобразования и т. д. Однако сами Перлз и Гудмен не всегда сохраняли приверженность этим новаторским идеям, которые сами они и высказали, и — вследствие этого — и их последователи не всегда удерживались в этом. Можно ли придерживаться этих идей? Разве не чересчур соблазнительно для нас вернуться к индивидуалисической и солипсической парадигме? Т. е. к тому, что мы решили называть «организмом», «психикой», «личностью», пациентом или клиентом и т. д.? Разве не соблазнительно в силу доступности такого образа действия способствовать развитию психопатологии некой данной изолированной сущности, даже если эта психопатология приводит к проблемам, вроде «бы-тия-в-мире»? Разве не прельщает нас отсылка к психогенезу, даже если — что в последние годы стало еще более очевидно — этот психогенез принимает в расчет первичные отношения со средой, «объектные отношения», рискуя при этом свести поле среды вообще и другого человека в частности к орудийной и этиологической функции, к «причине» развития и его нарушений. — 22 —
|