Один к одному. Беседы с создателями семейной терапии

Инт.: Похоже на аналитическую "коррекцию эмоционального опыта".

В.: Конечно. Так и есть. Если только добавить, что я полагаюсь на возможность коррекцией эмоционального опыта индивида добиться успешного преобразования системы.

Инт.: И как же подобный символический опыт в контексте терапии семьи ведет к перемене?

В.: Он нарушает установившееся равновесие. Только так, я считаю – в соответствии со своей практикой: система в ответе за происходящее с индивидом и в нем самом.

Инт.: Вы, кажется, принимаете семью за некий загадочный "надындивидуальный" организм. Ну, если дедушка не является к вам на сеанс, значит это семья так решила – чтобы его там не было. Следовательно, все, что ни происходит, можно объяснить потребностью семьи оставаться в неизменном качестве... Это абсолютно закрытая система, и – придерживаясь психоанализа – вы никогда не докажете ее ложность.

В.: Да. И зачем стараться?

Инт.: Но, предположим, психотерапия все-таки имеет отношение к науке, к эмпирической проверке наших идей.

В.: Я сознательно держусь в стороне от научной строгости. Я считаю, что так же, как в старину врач общего профиля мог зайти в дом и сказать: "Чую, тут болезнь почек", я со своим опытом могу, появившись на сеансе с семьей, "на нюх" определить, что у них происходит. Да, я доверяю чутью, но одновременно и сомневаюсь в нем. Я считаю, что в своих, без мудрствования, попытках решить проблему, много чего могу пропустить. Следующее поколение психотерапевтов пускай разбирается, что по науке правильно. А меня это не заботит.

Инт.: Значит, вы не тревожитесь за будущих "витакеров", – у которых нюх, может, не так натренирован, как у вас, – в подражание вам пробующих работать, полагаясь на собственное воображение.

В.: Почему же, тревожусь, но лучше мне знать эту тревогу, чем беспокоиться из-за науки, которая доведет дело после атомной и водородной бомбы до еще какой-нибудь покруче. Лучше я возьму, что имею, и дойду, куда собрался, чем буду осторожничать и не двинусь с места.

Инт.: Вы как будто не считаете, что психотерапевт должен лечить каждого, кто ему встретится на пути. Чем вы оправдываете свой отказ консультировать людей?

В.: За годы работы я все больше убеждаюсь, что есть мало людей, с которыми я могу установить хороший контакт и которым могу оказаться полезен. И еще я понял, что в мире будут невылеченные семьи и после того, как я умру. Поэтому зачем биться с теми, кого общество поломало, а теперь мне подсовывает – почини! Я не намерен обращаться в жертву общественных нужд. Я считаю, что общество всегда готово обратиться к психотерапевту: "Мы семью... поломали, а теперь возьмись-ка да быстренько все исправь!" Попасться на эту удочку – предел абсурда.