Инт.: Необычная позиция, во всяком случае, в таком духе публично не высказываются те, кто начинал с демонстрации своих возможностей поправить дело, за которое традиционная психотерапия не бралась как за невыполнимое. В.: Я считаю, мы заблуждаемся, если думаем, что всемогущи. Мы заставили людей верить, будто успех нам всегда обеспечен, потому что помалкиваем о неудачах. Бог свидетель, у меня – были... Инт.: Как вы думаете, велико ваше влияние в области семейной терапии? В.: Очень незначительное. В действительности я – одиночка. Инт.: И кажется, не особенно беспокоитесь из-за этого. В.: Нет, не особенно. Моя реальная жизнь есть моя реальная жизнь. Профессия нужна, чтобы кормиться, и она не слишком вклинивается в мою реальную жизнь. Инт.: У вас внутреннее неприятие того, что вы называете "заумной психотерапией". Когда вы наблюдаете за работой других семейных терапевтов, как, по-вашему, – они занимаются "заумной"? В.: Знаете, я почему-то ее не понимаю. Мне даже непонятно, что делает Сальвадор Минухин. Я провел пару зим в Детской консультативной клинике в Филадельфии, но так и не скажу, что такое "структурная семейная терапия". Единственное, что я вижу: дело сводится к тому, чтобы разделить поколения и подучить родителей быть родителями получше. Инт.: Вам просто неинтересно? В.: Наверное, в этом основная причина. Ну и, конечно, возраст. Я прекрасно осознаю, что я все больше и больше скован своей ориентацией. Брался я читать Матурану в "Нетворкере". И было странное чувство потерянности... отторгнутости. Наконец, я сказал себе: "Ладно, у него свой кружок, у тебя свой. Я не понимаю, на каком языке говорят в его кружке, но и он, наверняка, не поймет моего". Инт.: Скажите, а собственная семья никогда не доводит вас до бешенства? В.: О нет! В собственной семье я расслабляюсь, думаю про выгребную яму и крышу, мечтаю укоротить водосточную трубу, чтобы провести канализацию прямо от крыши. Снасти для моего парусника интересуют – ну, чем там еще простаки занимаются... Думаю, что придет день, когда надо будет закрывать лавочку, дело-то хлопотное – та же ферма. Дома почти не веду разговоров про психотерапию и не сую нос в динамику семей по соседству. Инт.: Я рад, что вы полны сил, но, кажется, этой весной вы очень болели? В.: Дурацкое было дело: эмболия, да на этом фоне еще тахикардия, пришлось лечь на обе лопатки в больнице на целых две недели, электроэнцефалограммой день и ночь мучили. Еле выкарабкался. Не мог работать месяц или два. Непривычный опыт – смотреть на смерть под иным углом зрения. — 125 —
|