|
* Скудость испанской интеллектуальной культуры не в большей или
меньшей нехватке знаний, а в той привычной бесшабашности, с какой говорят
и пишут, не слишком заботливо сверяясь с истиной. Словом, беда не в боль-
шей или меньшей неистинности — истина не в нашей власти — а в большей или
меньшей недобросовестности, которая мешает выполнять несложные и необ-
ходимые дня истины условия. В нас неискореним тот деревенский попик, что
победно громит манихеев, так и не позаботясь уяснить, о чем же они,
собственно, толкуют.
324
ВОССТАНИЕ МАСС
он, тот хрупкий мир, в котором живут идеи. Он хочет
высказаться, но отвергает условия и предпосылки лю-
бого высказывания. И в итоге его «идеи» — не что
иное, как словесные аппетиты, наподобие жестоких
романсов.
Выдвигать идею означает верить, что она разумна
и справедлива, а тем самым верить в разум и справед-
ливость, в мир умопостигаемых истин. Суждение
и есть обращение к этой инстанции, признание ее,
подчинение ее законам и приговорам, а значит, и убеж-
дение, что лучшая форма сосуществования — диалог,
где столкновение доводов выверяет правоту наших
идей. Но массовый человек, втянутый в обсуждение,
теряется, инстинктивно противится этой высшей ин-
станции и необходимости уважать то, что выходит за
его пределы. Отсюда и последний европейский клич:
«Хватит дискуссий!» — и ненависть к любому сосуще-
ствованию, по своей природе объективно упорядочен-
ному, от разговора до парламента, не говоря о науке.
Иными словами, отказ от сосуществования культурно-
го, то есть упорядоченного, и откат к варварскому.
Душевный герметизм, толкающий массу, как уже гово-
рилось, вторгаться во все сферы общественной жизни,
неизбежно оставляет ей единственный путь для втор-
жения — прямое действие.
Обращаясь к истокам нашего века, когда-нибудь
отметят, что первые ноты его сквозной мелодии про-
звучали на рубеже столетий среди тех французских
синдикалистов и роялистов, что придумали термин
«прямое действие» вкупе с его содержанием. Человек
постоянно прибегал к насилию. Оставим в стороне
просто преступления. Но ведь нередко к насилию при-
бегают, исчерпав все средства в надежде образумить,
отстоять то, что кажется справедливым. Печально,
конечно, что жизнь раз за разом вынуждает человека
к такому насилию, но бесспорно также, что оно — дань
разуму и справедливости. Ведь и само это насилие не
что иное, как ожесточенный разум. И сила действите-
льно лишь его последний довод. Есть обыкновение
произносить ultima ratio8 иронически — обыкновение
довольно глупое, поскольку смысл этого выражения
в заведомом подчинении силы разумным нормам. Ци-
вилизация и есть опыт обуздания силы, сведение ее
— 238 —
|