|
254
ДЕГУМАНИЗАЦИЯ ИСКУССТВА
над самим собой. Именно здесь источник комизма
нового вдохновения. Вместо того чтобы потешаться
художник наших дней предлагает нам смотреть на
искусство как на игру, как, в сущности, на насмешку над кем-то определенным (без жертвы не бывает комедии), новое искусство высмеивает само искусство.
И, пожалуйста, слыша все это, не горячитесь, если вы хотите еще в чем-то разобраться. Нигде искусство
так явно не демонстрирует своего магического дара,
как в этой насмешке над собой. Потому что в жесте
самоуничижения оно как раз и остается искусством,
и в силу удивительной диалектики его отрицание есть
его самосохранение и триумф.
Я очень сомневаюсь, что современного молодого
человека может заинтересовать стихотворение, мазок
кисти или звук, которые не несут в себе иронической реф-
лексии.
Конечно, как идея или теория все это не так уж
ново. В начале XIX века группа немецких романтиков
во главе со Шлегелями26 провозгласила Иронию вы-
сшей эстетической категорией—по причинам, кото-
рые совпадают с новой направленностью искусства.
Ограничиваться воспроизведением реальности, безду-
мно удваивая ее, не имеет смысла. Миссия искус-
ства—создавать ирреальные горизонты. Чтобы до-
биться этого, есть только один способ—отрицать
нашу реальность, возвышаясь над нею. Быть худож-
ником—значит не принимать всерьез серьезных лю-
дей, каковыми являемся мы, когда не являемся ху-
дожниками.
Очевидно, что это предназначение нового искусства—
быть непременно ироничным—сообщает ему однообраз-
ный колорит, что может привести в отчаяние самых
терпеливых ценителей. Однако эта окраска вместе с тем
сглаживает противоречие между любовью и ненавистью,
о котором говорилось выше. Ибо если ненависть живет
в искусстве как серьезность, то любовь в искусстве, добив-
шемся своего триумфа, являет себя как фарс, торжест-
вующий над всем, включая себя самого, подобно тому как
в системе зеркал, бесконечное число раз отразившихся
друг в друге, ни один образ не бывает окончательным—
все перемигиваются, создавая чистую мнимость.
255
XOСE ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
НЕТРАНСЦЕНДЕНТНОСТЬ ИСКУССТВА
Все это концентрируется в самом рельефном, са-
мом глубоком признаке нового искусства, в странной
черте нового эстетического восприятия, которая требу-
ет напряженного размышления. Вопрос этот весьма
тонок помимо всего прочего еще и потому, что его
очень трудно точно сформулировать.
Для человека самого нового поколения искусство
это дело, лишенное какой-либо трансцендентности.
Написав эту фразу, я испугался своих слов — из-за
бесконечного числа значений, заключенных в них.
Ибо речь идет не о том, что современному человеку
искусство представляется вещью никчемной, менее
важной, нежели человеку вчерашнего дня, но о том,
что сам художник рассматривает свое искусство как
работу, лишенную какого-либо трансцендентного
смысла. Однако и это недостаточно точно выражает
истинную ситуацию. Ведь дело не в том, что худож-
ника мало интересуют его произведение и занятие:
они интересуют его постольку, поскольку не имеют
серьезного смысла, и именно в той степени, в какой
лишены такового. Это обстоятельство трудно по-
нять, не сопоставив нынешнее положение с положе-
нием искусства тридцать лет назад и вообще в тече-
ние всего прошлого столетия. Поэзия и музыка име-
ли тогда огромный авторитет: от них ждали по
меньшей мере спасения рода человеческого на ру-
инах религии и на фоне неумолимого релятивизма
науки. Искусство было трансцендентным в двойном
смысле. Оно было таковым по теме, которая обычно
отражала наиболее серьезные проблемы человечес-
кой жизни, и оно было таковым само по себе, как
способность, придающая достоинство всему челове-
ческому роду и оправдывающая его. Нужно видеть
торжественную позу, которую принимал перед тол-
пой великий поэт или гениальный музыкант,—позу
пророка, основателя новой религии; величественную
осанку государственного мужа, ответственного за
судьбы мира!
— 188 —
|