ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
В свою очередь из комедии рождается диалог —
жанр, которому так и не суждено было добиться само-
стоятельности. Платоновский диалог также описывает
реальное и также смеется над ним. Он выходит за
пределы комического, только когда преследует внепо-
этический—научный интерес. Вот еще один признак,
который необходимо учесть. Реальное может войти
в поэзию как. комедия или наука. Мы никогда не
встретим поэзию реального как просто реальное.
Таковы единственные точки греческой литературы,
к которым можно привязать нить эволюции романа *.
Итак, роман появился на свет с острым комическим
жалом. И дух и образ комического будут сопровож-
дать его до могилы. Критика и насмешка в «Дон
Кихоте» далеко не второстепенный орнамент. Они —
органическая ткань не просто романа как жанра, но,
быть может, всего реализма.
15. ГЕРОЙ
До сих пор нам никак не удавалось пристальнее
взглянуть на лик комического. Когда я писал, что
роман представляет нам мираж именно как мираж,
слово «комедия» стало бродить вокруг острия пера,
словно пес, который почуял, что его кличут. По какой-
то непонятной причине тайное сходство заставляет нас
сблизить мираж над выжженным жнивьем и комичес-
кое в душе человека.
. История заставляет нас вновь вернуться к рассмат-
риваемой проблеме. Что-то осталось неясным, что-то
повисло в воздухе, колеблясь между помещением та-
верны и кукольным театром маэсе Педро. И это что-
то—не что иное, как воля Дон Кихота.
У нашего приятеля можно отнять счастье, но му-
жество и упорство отнять у него нельзя. Пусть при-
ключение—плод болезненного воображения; воля
к приключению действительна и правдива. Но при-
ключение—нарушение материального порядка вещей,
ирреальность. В воле к приключению, в мужестве
и упорстве мы наблюдаем странную двойственную
природу. Два ее элемента принадлежат к противо-
* «История любви» (Erotica) происходит из новой комедия (Wilamowitz—
Moellendorf.—In: Greek historical writing, 1908, p. 22—23).
138
РАЗМЫШЛЕНИЯ О «ДОН КИХОТЕ»
положным мирам: желание реально, желаемое ирре-
ально.
Эпос не знает ничего подобного. Персонажи Гомера
принадлежат к тому же миру, что их желания. На-
против, в романе Сервантеса изображен человек, же-
лающий изменить действительность. Но разве он сам
не часть той же действительности? Разве он сам не
живет в ней и не является ее закономерным про-
дуктом? Как то, чего нет,— замысел приключения —
может править суровой действительностью, определяя
ее порядок? Вероятно, никак. Безусловно, однако,
в мире находятся люди, исполненные решимости не
довольствоваться действительностью. Они надеются,
что дела пойдут по-другому, они отказываются по-
вторять поступки, навязанные обычаем и традицией;
иными словами, биологические инстинкты толкают
их к действию. Таких людей называют героями. Ибо
быть героем—значит быть самим собой, только со-
бой. Если мы оказываем сопротивление всему обу-
словленному традицией и обстоятельствами, значит,
мы хотим утвердить начало своих поступков внутри
себя. Когда герой хочет, не предки и не современные
обычаи в нем хотят, а хочет он сам. Это желание
быть собою самим и есть героизм.
— 104 —