|
В самом деле, данное явление вообще нельзя было
бы объяснить, если бы бурная жестикуляция Дон Ки-
хота не навела нас на правильный путь. Куда следует
поместить Дон Кихота—с той или с другой стороны?
Мы не можем однозначно отнести его ни к одному из
двух противоположных миров. Дон Кихот—линия пе-
ресечения, грань, где сходятся оба мира.
Если нам скажут, что Дон Кихот принадлежит
всецело реальности, мы не станем особенно возражать.
Однако сразу же придется признать, что и неукротимая
воля Дон Кихота должна составлять неотъемлемую
часть этой реальности. И эта воля полна одной ре-
шимостью—это воля к приключению. Реальный Дон
Кихот реально ищет приключений. Как он сам го-
ворит: «Волшебники могут отнять у меня счастье,
но воли и мужества им у меня не отнять». Вот
почему с такой удивительной легкостью он переходит
из унылого зала таверны в мир сказки. Природа
его погранична, как, согласно Платону, человеческая
природа в целом.
Не так давно мы не могли и помыслить о том, что
теперь предстает нам со всей очевидностью: дейст-
вительность входит в поэзию, чтобы возвести приклю-
чение в самый высокий эстетический ранг. Если б у нас
появилась возможность получить этому подтвержде-
ние, мы бы увидели, как разверзлась действительность,
вбирая в себя вымышленный континент, чтобы слу-
жить ему надежной опорой, подобно тому как в одну
прекрасную ночь таверна стала ковчегом, который
поплыл по раскаленным равнинам Ла-Манчи, увозя
в своем трюме Карла Великого и двенадцать пэров,
Марсилио де Сансуэнъя23 и несравненную Мелисендру.
В том-то и дело, что все рассказанное в рыцарских
5*131
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
романах обладает реальностью в фантазии Дон Кихо-
та, существование которого в свою очередь не подле-
жит никакому сомнению. Итак, хотя реалистический
роман возникает в противовес так называемому рома-
ну воображения, внутри себя он несет приключение.
11. ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ — ФЕРМЕНТ МИФА
Новая поэзия, основоположником которой явился
Сервантес, обнаруживает гораздо более сложную, вну-
треннюю структуру, чем греческая или средневековая.
Сервантес взирает на мир с вершин Возрождения. Воз-
рождение навязало миру более жесткий порядок, ибо
явилось цельным преодолением античной чувствитель-
ности. Галилей в лице своей физики дал вселенной
суровую полицию24. Начался новый строй: всему от-
ведено свое строгое место. При новом порядке вещей
приключения невозможны. Чуть позднее Лейбниц при-
ходит к выводу, что простая возможность абсолютно
лишена полномочии, ибо возможно лишь «compossi-
bile»*25, иными словами, то, что находится в тесной
связи с естественными законами. Таким образом, воз-
можное, которое в мифе и чуде утверждает свою гор-
дую независимость, упаковано в реальность, как при-
ключение —в веризм26 Сервантеса.
— 99 —
|