Теория языка

Все оригинальное, что я могу предложить по этому поводу, следует рассматривать как завершение работы, начатой Вегенером и Бругманом. Еще до них, изучая разнообразнейший материал, современные языковеды столкнулись с тем фактом, что адекватный анализ конкретного речевого события одновременно требует глубокого понимания данных ситуативных характеристик. Но лишь Вегенер и Бругман достаточно точно описали функцию указательных слов с той высшей точки зрения, согласно которой они суть сигналы. Хотя эти авторы не употребляют термина «сигнал», но для них характерен именно такой подход к проблеме. В то же время для их новаторского описания, равно как и для всякого описания, требующего концептуального упорядочения, сохраняет силу следующее положение: лишь выяснение границ применимости метода может четко выявить его эффективность. Подобно тому как указательные слова требуют, чтобы их определяли как сигналы, так же и назывные слова требуют для себя иного определения, не подходящего для сигналов. а именно традиционного. Назывные слова функционируют как символы и получают специфичное для них семантическое наполнение и уточнение в синсемантическом внешнем поле. Для этого другого принципа организации, который никоим образом не должен смешиваться с ситуационными характеристиками, я предлагаю термин «символическое поле». Таким образом, концепция, излагаемая в настоящей книге, чисто формально определяется как теория двух полей.

То, что мы описываем как указательное поле, есть не что иное, как предпочтительная техника наглядного языка, самая его суть. Начну с психологического комментария к историко–лингвистическим данным индоевропейских языков, очерченным в программной работе Бругмана о демонстративах[103]. В ней не затрагиваются личные местоимения, так что второй нашей задачей будет дать их параллельную классификацию и выявить те незаменимые указательные средства, частью которых они становятся в конкретной речевой ситуации. Затем последует феноменологическое различение указательных и назывных слов; это различение носит основополагающий характер и должно быть надлежащим образом подчеркнуто. Задним числом я с воодушевлением обнаружил, что оно было в свое время проведено уже первыми греческими грамматистами именно так и именно там, где это мне казалось необходимым. Впоследствии это различение было несколько затемнено, возникла определенная путаница, вызванная преобладанием интереса к смешанному классу местоимений. Никто не станет оспаривать их существование, но то, что они представляют собой семантическую помесь, надо доказывать. Особенно много прояснится за пределами индоевропейских языков, если при сравнении с нашими местоимениями в других языковых семьях обнаружатся классы слов, которые было бы феноменологически корректно считать не местоимениями (pronomina), а продемонстративами (prodemonstrativa), так как они, если это коротко сформулировать, осуществляют не указательное называние, а назывательное указание. Этому посвящен последний раздел данной главы. Связать начало с заключением призвана психология. Я не поверил своим глазам, когда выводы, которые надо было сделать на основании лингвистических фактов, при ближайшем рассмотрении оказались тождественными давно известным мне данным, полученным теорией воображения. В опубликованном мною четвертом издании учебника Эббингхауза эти данные представлены примерно в таком виде, который нам нужен. Там не представлен лишь способ анафорического указания, который вряд ли можно обнаружить за пределами языка. Впрочем, ни я сам, ни авторы, на работы которых я тогда опирался, не подозревали, что описанные явления важны и даже основополагающи для языковой реализации коммуникативных потребностей. Явления, которые я имею в виду, следует назвать «дейксис к воображаемому». Как я опять же узнал позднее, до нас они были обнаружены Энгелем и Пидеритом и привлечены для истолкования фактов, занимающих центральное место в теории выражения (Энгелем — в пантомимике, а Пидеритом — в мимике)[104]. Правда, все это лишь наполовину объяснено и наполовину понято, так что можно не удивляться тому, что ни психологи, ни лингвисты не обратили ни малейшего внимания на их пионерские открытия.