Российский менталитет. Вопросы психологической теории и практики

Конечно, вековая нищета и бедность «земли русской», о которых так много сказано и написано в отечественной лите­ратуре и поэзии, где, по выражению поэта, «жизнь стонет раньше, чем родиться, и стоном пролагает путь* [12, с, 300], не является каким-то «Божьим наказанием» или проявлением национальных особенностей русского народа. Это не его вина, а скорее беда, в исторической судьбе его проявилась «злая во­люшка» : неблагоприятный расклад и совпадение прежде всего целого ряда объективных факторов и обстоятельств жизни. Главные из них хорошо известны — многие были выделены и проанализированы еще в работах дореволюционны руских ис­ториков и философов [4, 5, 17, 27]. Однако традиция такого широкого «многофакторного» исследования оборвалась, к со­жалению, в советские годы как идеалистическая и ненаучная, а объяснительные возможности общественных наук, пытав­шихся во всем увидеть лишь проявление законов классовой борьбы, взаимоотношений производительных сил и производс­твенных отношений, были по существу весьма ограничены. Но это уже другая, выходящая за рамки нашего исследования, проблема.

В контексте нашей темы важным представляется сам факт того, что объективно складывавшиеся для русского народа на протяжении столетий условия существования — исторические, территориально-географические, природные, хозяйственно-экономические и др. — не давали ему никаких оснований для довольства и безбедной жизни, способствовали формированию

Счастье и удовлетворенность жизнью в русском обществе_______________195

таких особенностей характера, системы ценностей и мироощу­щения, которые определяли и его понимание и восприятие счастья-несчастья.

В частности, в свете этого факта объяснимо и то, почему «земля русская» оказалась столь благодатной для восприятия и укоренения на ней христианской идеологии, для которой центр тяжести в земном существовании человека представля­ется смещенным в сторону несчастья и, по образному выраже­нию В. Татаркевича, является скорее «долиной плача», чем «садом радости* [26, с. 238].

В свою очередь, в русском Православии усиливается вни­мание к духовно-нравственным основаниям этого сдвига, раз­вивается и обогащается христианская идея связи души и страдания: страдание наполняется глубоким духовным смыс­лом, начинает олицетворять подлинность человеческого бы­тия, истинность человеческой личности. И на протяжении ве­ков разными путями и в разных формах развивается и укреп­ляется одна из самых основополагающих для русского соз­нания формул, которую гениально просто выразили по отно­шению к себе наши самые великие поэты: А. С. Пушкин — «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать» [21, с. 169]; М. Ю. Лер­монтов — «Я жить хочу! хочу печали любви и счастию назло» [16, с. 141].