Российский менталитет. Вопросы психологической теории и практики

Вывод, даже в случае его совпадения по содержанию с ав­торской концепцией (как это имело место у объективного типа), всегда главное уже с точки зрения самой личности, а именно: ее резюме, интегрирующее множество аспектов рассмотрения, ра­курсов, смыслов. Поэтому, как показывает анализ способа ин­терпретации субъективного типа, чтобы осуществить вывод, недостаточно самого по себе интеллектуального усилия, то есть субъект должен иначе поставить саму задачу, определить ту систему отношений, в которой он находится, необходимую для вывода.

Таким образом, можно считать доказанным, что даже та интерпретация, которая фактически сводится к пониманию, осуществляется интеллектуальным путем (преимущественно), есть личностное проявление, отвечающее потребности придти

I

Интерпретация в российском менталитете и психологической теории 257

к определенности, сформировать определенное мнение — даже если оно не является своим.

Вольф провел в свое время разделение между знанием и мнением, приписав последнему случайный, недостоверный ха­рактер. Фейерабенд «реабилитировал» ценность мнения как оригинальной позиции ученого, которая, в конечном итоге, и ведет к порождению нового знания в науке. Если отвлечься от типологических различий, в нашем исследовании выявилась готовность личности рассуждать, осуществлять процесс осмыс­ления, интерпретирования. Менее развита способность делать выводы, обобщать свои рассуждения. И еще менее развита — и потому квалифицирована как неспособность — интерсубъек­тивная сторона интерпретации — объяснение, отстаивание сво­его мнения. Здесь, по-видимому, сказываются особенности оте­чественного менталитета: можно говорить о том, что препода­ватели как типичные представители интеллигенции сохранили способность мыслить, осмыслять, рассуждать, но именно толь­ко как индивидуальное качество и проявление своей личности. А в межличностной ситуации, несмотря на свои профессиональ­ные навыки к объяснению, они проявляют неспособность к диа­логу, дискуссии с реальным собеседником, т. е. неспособность объективировать свое мнение. Несомненно, что это — опреде­ленный пережиток эпохи тоталитаризма, когда свое мнение оставалось при себе, утаивалось. Можно вспомнить о том, что со времен Сократа объективность связывалась именно с диало­гом как совместным поиском истины и потому обладающим большей достоверностью, т. е. с выработкой коллективного мне­ния. Отсутствие свободы дискуссий, свободы выражения сво­его мнения в недавнем прошлом приводили к тому, что диалог и способность к нему сохранялся только как диалог с автором, как внутренний диалог, но не как социально-психологическая способность личности к диалогу.