Хрестоматия по истории психологии. Период открытого кризиса

15 Не нужно, однако, понимать эту несводимость абсолютным образом; мы не хотим сказать, что в эмпирических представлениях пет ничего, что не предвещало бы представлений рациональных, а равно, что в индивиде ист ничего, что не могло бы рассматриваться как проявление социальной жизни. Если опыт был бы чужд всего рационального, то разум не мог бы к нему прилагаться; точно так же, как если бы психическая природа индивида была абсолютно неспособна к социальной жизни, общество было бы невозможно. Полный анализ категорий должен, следовательно, найти, даже и в индиви­дуальном сознании, зародыши рациональности. Мы в дальнейшем изложении вернемся к этому вопросу. Все, что мы хотим обосновать здесь, сводится к тому, что между нерасчлененными зародышами разума и разумом в собст­венном смысле имеется расстояние, близкое к тому, какое отделяет свойства минеральных элементов, из которых состоит живое существо, от характери­стических атрибутов жизни после ее возникновения.

278

и соединяли свои идеи и свои чувства, и длинные ряды поколе­ний накопляли свой опыт и свои знания. Поэтому в них как бы сконцентрировалась весьма своеобразная умственная жизнь, бесконечно более богатая и более сложная, чем умственная жизнь индивида. Отсюда понятно, почему разум обладает спо­собностью переходить за пределы эмпирического познания. Он обязан этим не какой-нибудь неизвестной мистической силе, а просто тому факту, что человек, согласно известной формуле, есть существо двойственное. В нем — два существа: существо индивидуальное, имеющее свои корни в организме и круг дея­тельности которого вследствие этого оказывается узкоограни­ченным, и существо социальное, которое является в нем пред­ставителем наивысшей реальности интеллектуального и мораль­ного порядка, какую мы только можем познать путем наблюде­ния,— я разумею общество. Эта двойственность нашей приро­ды имеет своим следствием в порядке практическом несводи­мость морального идеала к утилитарным побуждениям, а в по­рядке отвлеченной мысли — несводимость разума к индивиду­альному опыту. В какой мере индивид причастен к обществу, в той же мере он естественно перерастает самого себя и тогда, когда он мыслит, и тогда, когда он действует.

Тот же социальный характер позволяет понять, откуда про­исходит необходимость категорий. Говорят, что идея бывает не­обходимой тогда, когда она, благодаря своей внутренней цен­ности, сама навязывается уму, не нуждаясь в каком бы то ни было доказательстве. Следовательно, в ней есть нечто принуди­тельное, что вызывает согласие без предварительного изучения. Априоризм постулирует, но не объясняет эту своеобразную си­лу категорий. Сказать, что категории необходимы, потому что они неразрывно связаны с деятельностью мысли,— значит прос­то повторить, что они необходимы. Если же они имеют проис­хождение, которое мы им приписываем, то их превосходство пе­рестает заключать в себе что-либо удивительное.