|
Из анализа теоретического мышления, проделанного Давыдовым, мы можем почерпнуть еще один крайне любопытный результат. Этот анализ, как это ни парадоксально, представляет собой гимн конкретному и гимн созерцанию: «В теоретическом мышлении само конкретное выступает дважды: как исходный пункт созерцания и представления, перерабатываемых в понятии, и как мысленный результат соединения абстракций» (2000. С. 358). Как мы помним, последний результат также достигается с помощью продуктивного воображения, т. е. того же созерцания, обеспечивающего «схватывание» целого. Попробуем допустить невозможное. Нам известны начало и конец некоего процесса теоретического мышления. В начале лежит конкретное, полученное посредством акта усмотрения некоей сущности, к которому привело сведение или анализ. В конце мы также находим конкретное, но уже развитое как единство многообразного, полученное тоже посредством акта усмотрения, к которому привело выведение (восхождение) или синтез. Заметим, что начальное и конечное видение целого сродни инсайту, интуиции, откровению, чуду — характеристика зависит от масштаба достигнутого результата. В истории науки сохраняются имена ученых, совершивших первый шаг на пути теоретического мышления, породивших смыслообраз, первую продуктивную абстракцию, идею, образ, метафору той или иной сущности, и оставивших работу восхождения другим поколениям ученых. Наверное, этим последним не легче достичь развитого конкретного, чем первым построить исходную содержательную абстракцию, обладающую свойствами и единичного, и всеобщего. Здесь возникает вопрос, почему первоначальный этап развития каждой новой науки называется этапом эмпирического описания объекта (сведения чувственного к абстрактному)? Можно даже временно согласиться, что первооткрыватели — эмпирики, а их последователи — теоретики. Ситуация еще более усложняется, когда и первооткрыватель, и последователь совмещаются в одном лице. Когда ученым посчастливилось открыть (или уточнить) исходную абстракцию и привести ее к конкретному. Между этими двумя искусственно выделенными начальной и конечной точками происходит не просто механический или рутинный процесс, как бы мы его ни обозначали — восхождение, выведение и т. п. Происходит драма, например, описанная Вертгеймером со слов Эйнштейна. Напомним, что главным в этой драме было «ощущение направленности непосредственного движения к чему-то конкретному... несомненно за этой направленностью стоит что-то логическое, но оно у меня присутствовало в виде некоего зрительного образа». И этот образ присутствовал на протяжении 7 лет! Удивительно, что почти теми же словами Ильенков описывает процесс творчества К. Маркса: «Э. В. Ильенков приводит Марксову мысль о том, что для него исследуемый и еще не выраженный предмет — «живое конкретное целое» должен «постоянно витать в представлении как предпосылка всех теоретических операций»; и создатель «Капитала» удерживал в представлении такое грандиозное сложное «целое», как товарно-капиталистическая формация, прежде чем выразить его посредством развитой системы понятий и абстракций» (см.: Фарман И. П., 1999. С. 114—115). Так что «клеточка клеточкой», но к ней еще нужно построить грандиозное, сложное, живое целое и удерживать его на протяжении теоретической работы ума. В подобных случаях трудно решить, что важнее — сила продуктивного воображения или сила понятийного мышления, сведение или выведение, анализ или синтез, эмпирия или теория. Такие случаи легче описать одним словом — гениальность. — 144 —
|