|
Иосиф Бродский изящно написал: Поскольку заливает стеарин Мы ведем к тому, чтобы еще раз осмыслить круги, по которым вслед за философами ходят теоретики образования: от теории к практике, от простого к сложному, от абстрактного к конкретному, от чувственного к рациональному, от эмпирического к теоретическому, от действия к мысли, от общего к частному, от рассудочного к разумному и т. д. и т. п. Перечисленные переходы от одного к другому аналогичны главным парам: от материи к сознанию, от вещи к идее. Аналогичны они и бергсоновской паре: от памяти материи к памяти духа. Решительно разделив их, А. Бергсон не смог найти место, где они были слиты, равно как и место, где они, возможно, сольются. Известно, что в рамках логически гомогенного рассуждения эти разрывы непреодолимы, и тем не менее прямые и обратные переходы от одного члена к другому во всех перечисленных парах происходят. Полагание действия в качестве основы как эмпирического, так и теоретического мышления помогает преодолевать подобные разрывы, но оставляет открытым вопрос о специфике теоретического мышления. В. В. Давыдов приводит в качестве отличительной черты теоретического мышления стремление к постижению целостности в ее внутреннем самодвижении, саморазвитии, становлении. Здесь важно отметить, что мыслящий индивид выходит за пределы наличного, чувственного бытия вещи в ее прошлое и будущее и направлен на поиск источников и причин ее самодвижения и саморазвития, которые так же, как и время, не даны непосредственному наблюдению. И в этом смысле теоретическое мышление есть чудо, ибо оно не только постигает связи всеобщего целого или некой системы, но и проецирует понятое на конкретность, на единичность, реконструирует ее прошлое и предсказывает будущее. Как это возможно? Теоретическое мышление оперирует не с вещью, а с ее идеальным представителем или заместителем. И мы вновь сталкиваемся с вопросом, а каким образом возможен переход от идеального к материальному? П. А. Флоренский, рассматривая пару вещь (инструмент) — идея, писал, что переходы одного в другое возможны лишь опосредованно, через сакральный символ, который есть одновременно и вещь, и идея (например, крест, икона и т. п.). Подобное совмещение материального и идеального присутствует не только в символе, но и в орудии, которое имеет не только назначение, но и значение. На раскрытии того и другого строится вся история материальной культуры. Вспомним Маркса, писавшего, что история промышленности есть раскрытая книга человеческих сущностных сил. Идеальное есть в утвари, вещах, предметах. По этой логике внешняя предметная деятельность столь же материальна, сколь и идеальна. Поэтому принятое в психологии противопоставление внешней, материальной (якобы не психической) деятельности внутренней, психической, идеальной весьма и весьма относительно. Иное дело, что идеальное бытие вещи отличается от ее реального бытия. Близка к этому логика Давыдова: «Материальное становится идеальным, а идеальное — реальным лишь в постоянно воспроизводящейся деятельности, осуществляющейся по схеме: вещь — действие — слово — действие — вещь. В этих постоянных переходах внутри человеческой деятельности только и существует идеальный образ вещи. Идеальное — это бытие внешней вещи в фазе ее становления в деятельности субъекта в виде ее потребности и внутреннего образа. Поэтому идеальное бытие вещи отличается от ее реального бытия, как и от тех телесно-вещественных форм мозга и языка, посредством которых оно существует внутри субъекта» (1986. С. 32). И далее Давыдов приводит важнейшее положение Ильенкова: «Идеальность есть... форма вещи, а именно в «человеке»: в форме его активной деятельности...» У Давыдова слово оказывается в обрамлении действия, что справедливо и для символа в логике Флоренского. Не забудем и о том, что символ и слово не только могут, но и должны рассматриваться как действия, которые они содержат иногда в явной, а чаще в скрытой, во внутренней форме. Например, символ распятия содержит в своей внешней — 120 —
|