Противопоставление добра и зла — яркая черта архетипа Овна, который осуществляет волевой выбор, а для него нужны ориентиры и аргументы. Поэтому столь большой акцент ставится на защите от сил зла. Если индуизм хранит жизнь, как она есть, предполагая естественный путь её развития,— и потому вопрос зла здесь неактуален, то христианство вторгается в сферу непроложенных путей, совершая экспансию на территорию того, что представляет угрозу человеку — и бессмертию его души, как уже наработанной человечеством данности. Водолейский духовный отрыв от материи до поры до времени оставляет тело в забвении, но о жизни души и её способности к возрождению христианство проявляет целенаправленную заботу, которая становится не личным, как в буддизме, но общественным делом. Её раскрывают такие понятия православия, как трезвление, страх божий, любовь, покаяние, а католичество делает акцент на унаследованном от иудаизма принятии страданий, трансформирующих душу. Страх и Любовь — также категории иудаизма: сефироты, творящие мир (Гебура и Хесед), как и само понятие Суда (Бина). В комментариях[43] Страх и Любовь даже называются крыльями, с помощью которых человек возносится от нижнего мира Асия к высшим мирам (ранее сотворенному миру чистых качеств Йецира и умостигаемой сфере Брия). Любовь и Страх диалектически едины: и любовь таит в себе страх стыда, исходящий от постижения скрытых истин, принадлежащих лишь Богу. В христианстве эти понятия приобретают более психологически-бытовое и общественно-значимое звучание. Спасительный страх — трепет за мир — мобилизует внутренние силы Марса, делая человека всегда готовым к импульсу действия. Любовь к людям несёт силу движению вперёд, а покаяние, как открытость всех Божьему суду, разрушает прежние заблуждения души, толкая к постоянному открытию новых истин. Психологически новый вывод, даже самый простой ("виноват я сам") избавляет душу от повтора прежних страданий, давая ей простор, рождающий силу веры,— потому покаяние называется "божьим даром". Практика покаяния (Плутон, дающий новые силы экзальтации Урана) предполагает самоуглубление и самоанализ, и христианство выводит человека к субъективным глубинам его души. Трезвление — внимание к душе, к каждому чувству и движению сердца — учит регулировать анархические движения души, включенной в неуправляемое творчество Водолея. (Вероятно, не будет неверным определить его как очень рациональную медитацию, непременно сохраняющую чувство своего "я"). Через познание внутренних истин человек смотрит на внешнюю реальность: чтобы видеть её глазами того, кто изначально не похож на неё. Это противоположно взгляду восточных религий, где чистая душа отражает истины объективного мира (что и сопоставляет их знакам, рожденным на летнем посыле энергии, ориентирующем человека на внешнюю жизнь). Христианин — странник в этом мире, пришелец из потусторонней реальности своего "я". "И лисицы имеют норы, и птицы — гнёзда, а Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову",— говорит Христос (Лука 9,58). И философия христианства, делая это нормой жизни души и лишая её внешних привязанностей и опор, побуждает созидать субъективное царство Божие внутри, чтобы оттуда оно распространилось и вовне. — 89 —
|