|
Истина изменяется, каждый миг рождаясь заново. Таково свойство духовной энергии. И таков же близкий нашему времени духовный идеал: умирать и рождаться каждый день. Чтобы сохранить соответствие вселенскому единству — которое в отдельные моменты жизни переживает каждый — нужна гармония жизни и мысли. Она бы продлилась, если бы каждая возникающая мысль, будучи осознана, завершала свой ход, не оставляя место иллюзиям подсознания. А сознанию единства сопутствовало утверждение всеобщей несвязанности: свободы частей целого, рождающей активность творчества. В соответствии с этим современная вера — это как разрушение мировой иллюзии, так и творение новых мифов. Отношение к духовным понятиям как изменчивым и развивающимся во времени преодолевает дуализм Бога и мира. Николай Бердяев видит в истории жизнь Божества: "Только отвлеченный монизм мыслит Божество как совершенно неподвижное... Такой монизм относит всякое движение лишь к несовершенному множественному миру, который есть мир не подлинной реальности, а мир вторичный, лишь являющийся... Монизм мыслит мир лишь как иллюзорный и кажущийся, а не подлинный бытийственный. Движение связано лишь с миром относительным и не распространяется на мир абсолютный, на самую глубину жизни Божества."[73] О том же говорит философ Макс Шелер: "Мне скажут, что человек не может вынести неокончательного Бога, становящегося Бога! Мой ответ в том, что метафизика — не страховое общество для слабых. Она предполагает в человеке мощный, высокий настрой. Поэтому вполне понятно, что человек лишь в ходе своего развития приходит к сознанию своего соратничества, соучастия в проявлении "божества"... Мы ставим на место полудетского, полуотрешенного отношения человека к божеству, как оно дано в объективирующих и потому уклончивых отношениях созерцания, поклонения, молитвы — элементарный акт самоотдачи, самоидентификацию с направленностью духовных актов... Можно стать причастным духовной актуальности лишь через со-осуществление, самоотдачу и деятельное отождествление.”[74] Современность оставляет позади христианскую вторичность и индуистскую иллюзорность мира. По мере познания и овладения миром он всё более становится подлинным (в чём есть и заслуга материализма науки), и в обращении к жизни исчезают крайности религиозных идей. История предстает как внутренняя жизнь Бога: это определение Бердяева, родившегося под знаком Рыб, смыкается с индуистско-буддийским идеей о том, что мир — это мысль и мышление Творца. Отрицание неподвижности Абсолюта выводит к христианскому понятию Бога живого — попутно раскрывая миру тайну первейшего определения Творца у иудеев: Эхие — "жизнь". — 131 —
|