Проблема субъекта в психологической науке

Принципиальное отличие этого этапа, свидетелями ко­торого все мы являемся, заключается в смещении акцента с естественнонаучной традиции в психологии на гуманитар­ную. Эта внутринаучная дилемма для психологии не нова, и существуют различные философские пути ее рассмотре­ния. Одна из крайних точек зрения, принадлежащая Д. Ньюб-роу (Newbrough, 1997), заключается в том, что существуют «две психологии», два параллельных психологических зна­ния о человеке: естественнонаучное и гуманитарное. Другие авторы размышляют об изменении соотношения между экс­периментальной (от experiment) и «экспериансиальной» (от experience) психологией (Крипнер, де Карвало, 1993); меж­ду номинализмом и эссенциализмом (Поппер, 1992).

В отечественной психологии дискуссия на эту тему раз­вернулась с конца 1980-х годов. Так, Л.А Радзиховский (1989), «возвращаясь» к В. Дильтею, В. Виндельбанду, А Бергсону в обсуждении вопроса строгости—нестрогости психологичес­ких теорий, говорит о понимающей и объяснительной, но-мотетической и идеографической психологии. О нестрогости психологической теории пишет Г.В. Суходольский (1998), хотя для его методологической позиции свойствен оптимизм, и он считает, что перспектива развития психологии связана имен­но с ее движением к строгости. AM. Эткинд (1987) видит отличие «академической» и «практической» психологии в различных их задачах: «исследование» в противоположность «изменению». А.А. Пузырей (1988) пишет о следующей ди­аде: об естественнонаучном мышлении в психологии с его ориентацией на «практическую теорию» и о психотехничес­ком типе научного психологического мышления, который ориентирован на «теоретическую практику». В.А. Богданов (1990) разделяет причинный и целевой подходы, идущие еще от Галилея и Аристотеля, и видит их отражение в психологии в наличии двух различных языков: «языка черт» и «языка факторов ситуации», или структурной в противоположность дискриптивной психологии.

Более взвешенная позиция заключается, на наш взгляд, в том, что простое противопоставление гуманитарного и естественнонаучного знания, понимания и объяснения уже

269

не представляется плодотворным, поэтому неэффективны и частные проявления этого противопоставления, выражаю­щиеся в спорах о научности и ненаучности тех или иных психологических подходов, школ, методов. Если обратиться к современной эпистемологии, то мы увидим, что многие философы признают тот факт, что наука как сфера методи­ческого, упорядоченного знания принципиально неполна: за пределы ее компетенции выходят, в частности, ее соб­ственные основания; об этом писали П. Фейерабенд (1986), Х.-Г Гадамер (1988), В.П. Зинченко (1991), К. Поппер (1992) и др. Вспомним высказывание К. Поппера о том, что наука есть здание, воздвигнутое на сваях, не достигающих дна болота. Некоторым оптимизмом, впрочем, проникнута его идея «рациональной теории традиции»: в науке никогда невозможно полное освобождение от предшествовавших традиций и начало «сначала» (хотя он и считал* что можно освободиться от табу традиции, критически осмыслив ее, поняв ее цели и задачи и приняв ее). Он полагал, что можно осознанно существовать в научной традиции, контролируя ее воздействие на нас. В этом свете становится ясным разделение (но не противопоставление) гуманитарного и естественнонаучного знания по степени необходимости и целесообразности использования объективирующего подхо­да в каждом из этих видов знания о человеке. Объективи­рующее знание, безусловно, имеет право на существование в психологии, если исследователь, стоящий на этих пози­циях, действительно осознает ограничения этого метода и признает их открыто, как, например, тот же Поппер с его защитой идеи «частичной социальной инженерии».