Опыт конкретно-исторической психологии личности

17

дящее до тождества — стирания «лиц». Таким образом, паспортный возраст лиц получает историческое определение когорты, то есть люди, родившиеся в один год, выстраиваются в поколения — попу­ляции с тождественной формой личности. Используя старую француз­скую присказку, я бы сказал, что поколение — это стиль, и вы легко поймете, что я имею в виду, если согласитесь с тем, что различие форм личности делает популяцию асинхронной, состоящей из возрас­тных групп, не совпадающих по содержанию их витальных ценностей, а также, что важно, по темпу, аранжировке, модальности их презен­тации другим и себе — но стилю.

То, что называется «конфликтом поколений», есть нормальный (в смысле не патологический) исторический ход развития. Однако для того, чтобы человеческое общество не разрушалось от процессов асинхронии, оно нуждается в обратном импульсе — синхронизации поко­лений (когорт, смежных возрастов), а именно в нахождении способа контакта двух различных форм личности.

Такой контакт, на мой взгляд, возможен лишь через преодоление формы личности (и личности!) в индивидуальности, способной к диа­логу через обращение, свернутое до адекватной знаково-символичной формы сообщения.

Я не стану касаться вопроса, способны ли поколения населения нынешней России к продуктивному диалогу и как практически это осуществить — операционализация предложенного еще во многом впереди; обращу еще раз внимание на существо предложенного под­хода.

Находясь в форме личности, человек так же далек от идеала сво­бодного самоизъявления, как и при самом постыдном рабстве, ибо принуждение, идущее от других, не сопоставимо по силе и инерции с самопринуждением. Поэтому вовсе не ради красного словца я говорю о проклятии личности, висящем над каждым из нас, и мне не понятен восторг признания того или иного смертного «личностью/неличнос­тью». Исходя из предложенного мною подхода такое развешивание ярлыков представляется занятием зряшным.

Итак, моя работа о том, как привязан человек к своему времени через феномены личности и поколения. Как следует из сказанного мною выше — считаю ответ на подобный вопрос актуальным или, лучше сказать, своевременным в нынешних исторических обстоятель­ствах. Более того, я думаю, что реализуемый в моей книге подход, который справедливо назвать конкретной исторической психологией, очень ко времени. При этом я далек от того, чтобы приписать себе честь открытия этой самой конкретной исторической психологии, ибо тогда мне пришлось бы скрыть то, что мне известны работы Юрия Лотмана о Пушкине и декабристах, Натана Эйдельмана о наших царях и тех же декабристах, Гилберта Кийта Честертона о святом Фоме Аквинате или Франциске Ассизском или, скажем, небольшая работа Бориса Михайловича Теплова «Ум полководца» — эти и мно­гие другие замечательные книги уже определенное время реализуют идеи конкретной исторической психологии, раскрывающей связь лич­ности со своим временем, ее принадлежность к определенному поко­лению. Я взял на себя труд показать возможности такого подхода к психологическому анализу личности.