Опыт конкретно-исторической психологии личности

15

Тогда понятие личности, помимо своего профессионально-предметного содержания, несло и плохо скрытый политический смысл: личность явно противопоставлялась не только обществу и коллективу, но и самому духу тоталитаризма в его обоих омерзительных лицах — ста­линском и брежневском.

По молодости лет приятно ощущать себя этаким карбонарием, но с годами у некоторых — так произошло, в частности, со мной — революционные чувства гаснут и задаёшься проклятыми кантовскими вопросами: что я могу знать? что я должен делать? и — на что я смею надеяться? Сложилось так, что восьмидесятые годы побуждали к весь­ма раскрепощенному ответу на первый вопрос, особенно с началом перестройки — было официально разрешено не только много знать в смысле доступности литературных источников, но и столь же вольно высказываться. Был соблазн воспринять навязчивый ответ на первый вопрос, как ответ и на второй: что делать? — да, нести свет, просве­щать, чему я, грешен, отдал свою дань. Но последний из кантонских смысловых вопросов бытия не отпускал: молитва становилась сильнее, но вера не укреплялась, а, хуже того, слабела. Особенно мешало смешение публицистической горячности и научной взвешенности в дискуссиях о личности - первая явно превалировала, а вторая стра­дала. Забавным парафразом на эту тему в свое время — начало вось­мидесятых -- прозвучала сценка из детского фильма «Перевод с анг­лийского»: отец говорит сыну-подростку, что главное в жизни — быть личностью! На вполне закономерный вопрос отрока: «Как это личнос­тью?» — он отвечает: «Ну, об этом написаны тысячи томов! Это, брат, главный вопрос жизни. Извини за банальность — учиться надо! Хо­рошо учиться, без троек...» На это разочарованый сын не без иронии замечает: «И тогда я буду личностью? Это про такую фигню тыщи томов написаны?!»

Простим подростку не совсем «парламентское» выражение и по­пытаемся уловить рациональное зерно сомнения. И достаточно однаж­ды в мозгу поселиться декартовскому червю сомнения — а правы ли мы, обожествляя «личность» в противовес тупому «коллективу» или «бесчеловечному обществу», - как становится ясно, что верность тра­дициям отечественной психологии и философии ничего общего не имеет с верой в истинность того, что открылось блестящим первоот­крывателям шестидесятых семидесятых. В частности, им — заня­тым совсем другими противостояниями - и в голову не могло прийти, что взлелеянная как противовес коллективу и обществу «личность» отнюдь не является тем благом, которое снисходит к отечественной части благословенного человечества, а ценностный подход к личности в нынешнюю прагматическую эпоху культа стяжательства выглядит не лучше, чем в памфлетах пресловутых «прогрессивных западных деятелей» на эту тему, «почему-то» изданных чудовищными тиражами коммунистическими функционерами.