Опыт конкретно-исторической психологии личности

166

водит на первых порах к моделированию родительских устано­вок и определенному совпадению в мнениях двадцати- и соро­калетних.

Представления выделенных возрастных групп об отношени­ях личности и государства конкретизируются, в частности, в отношении к проблеме свободного выезда из страны. Если те, кому 25 — 29, последовательно заявляют, что право свободного выезда не должно ограничиваться ничем, то остальные группы восприимчивы к различным мотивам ограничений свободы передвижений. Для тинэйджеров актуальны соображения лич­ной безопасности («угроза здоровью или жизни»), для «млад­ших двадцатилетних» — формально — бюрократическое осно­вание «велик наплыв желающих», для сорокалетних — сооб­ражения обороноспособности и престижа страны («не всякого можно выпускать за границу»). Для более старших возрастов характерно мнение, что «государство никого не должно выпус­кать за рубеж», и достаточно веским основанием для поездки за границу считается только необходимость лечения.

В отношениях различных возрастных групп с государством решительно-критическому настрою «старших двадцатилет­них» — «наша страна была отсталой с незапамятных вре­мен» — противостоит стремление отстоять «социалистический выбор» пятидесятилетних («у нашей страны особый путь и свои достижения»), заостренное у сорокалетних до «наша страна — пример всему миру». По мнению последних, если страна и начала что-то терять, то только во времена перестройки. (При­мечательно, что к этим оценкам оказываются склонными и «младшие двадцатилетние».) Если шестидесятилетние, чье ми­ровоззрение сформировалось в целом в сталинскую эпоху, склонны видеть в качестве виновника всех бед Хрущева, то радикально настроенные тридцатилетние обвиняли в первую очередь Сталина (напомним, что этот опрос проводился в конце 1989 г., когда демократическая общественность еще не успела устать от «разоблачений сталинской эпохи»). В то же время молодежь до 20 лет ведет историю бедствий страны непосред­ственно от «Октябрьского переворота».

Приверженность социально-утопической идее справедливого устройства «общества без бед и страданий» обнаруживается в первую очередь среди пятидесятилетних, а также в более стар­шем возрасте. Если принять во внимание, что именно эти воз­растные группы склонны считать, что «нашему народу посто­янно нужна „сильная рука"», то можно с уверенностью гово­рить, что в сознании советского человека эта идея надежно заужена до рамок «коммунистической перспективы». Своих