|
такие глубинные бессознательные побуждения, попытка выявления которых в любом другом случае неизбежно вела бы к конфликту со всей системой сознательных установок, т.е. грозила бы неврозом или шизоидным раздвоением личности. Однако представим, что, "клюнув" на приманку невиновности ге- роя, сочувствующий зритель таким образом "проглатывает" подлин- ное жало трагедии и к моменту ее кульминации вдруг с ужасом обна- руживает, что невольно позволил вытянуть из себя нечто такое, с чем трудно примирить все прежние представления о собственной персоне и осознание чего превращается теперь в его - зрителя! - собственную личную проблему, требующую разрешения и какого-то исхода. Если это произошло, то цель достигнута, и автор трагедии может теперь отбросить ширму "случайного совпадения обстоятельств" и направить своего героя (а главное, опять-таки - зрителя!) на путь разоблачения иллюзии невиновности и осознания всего свершившегося не как чего- то нечаянного, нелепого, но как воплощения внутренних скрытных потенций самого героя и сопереживающего зрителя, их собственной "родовой судьбы", которая одновременно суть и всеобщая родовая судьба человека, "родовое проклятье", скрытно живущее в каждом, подстерегающее каждого независимо от того, что этот "каждый" о себе воображает. И если зритель прочувствовал это, если, повторяем, поддавшись искушению невинности, он "проиграл" в себе все эти "проклятые" страсти и с ужасом вдруг уличил себя в том, что таковые в нем действительно живут! - если все это свершилось в душе зрителя, то неожиданный финал трагедии, когда герой отбрасывает фиговый лист "незнания" и полностью осознает свою вину ("Эдип в Колоне"), - такой финал уже отнюдь не выглядит нелогичным. Конечно, с точки зрения однолинейной логики сценического действия (особенно в первой трагедии цикла - "Царь Эдип") такой финал - противоречие. Но ведь логичность сценического действия - не самоцель; его назначение - стимулировать переживания у зрителя, ло- гика же развертывания интимных переживаний зрителя вовсе не есть простое отражение логичности сценического действия. Здесь зависимость куда более сложная, ибо зритель - не зеркало. Не столь уж важно, "логично" или "нелогично" развертывается сценическое действие само по себе; у этого действия может быть второй, "подпольный" план, и нарочитая "нелогичность" может быть использована как прием, как способ заставить зрителя обратить внимание на логику собственных переживаний, как способ заставить его уличить себя в собственной, личной причастности к происходящему и тем самым постичь истинную суть трагедии. Так, например, в трагедии Софокла резкий сдвиг с акцента на "невинов- — 128 —
|