|
Возможно, все это действительно имеет отношение к сущности сознания, но слишком мало говорит о его существовании. Существует только деятельность, включающая в себя в качестве реального момента и сознание. Дело даже не в том, чтобы выделить из нее внутренние психические элементы для дальнейшего их обособленного изучения, "а в том, чтобы ввести в психологию такие единицы анализа, которые несут в себе психическое отражение в его неотторжимости от порождающих его и им опосредствуемых моментов человеческой деятельности" [17, с. 12 — 13]. Не только сознание, но и вся психика не имеют автономного существования, накрепко связаны с деятельностью и все это освящено марксизмом. Страшно было отпустить прежде всего свое собственное сознание на свободу. Пока оно внутри деятельности, внутри бытия оно как-то адаптируется к ним. Его рефлексивные функции ограничены, хотя возможность оценки, конечно, сохраняется. Однако оценки, делаемые изнутри, всегда лукавы. Привязанное к бытию сознание неспособно признать его — бытия принципиальную нелепость, абсурдность, оно склонно искать его оправдание, а значит, и самооправдание во временных трудностях, во внешних силах, в воле обстоятельств, чьих-то происках и т. п. Оно не видит и собственной немоготы, не может стать предметом осознания. Механизм саморефлексии не формируется, а, следовательно, и бытие не выступает предметом осознания полноценного автономного сознания. Такое неосознанное бытие оказывается всего лишь существованием, хотя последнее, может быть, и не лишено приятности. Сознание не может стать участным в бытии — как говорил М. М. Бахтин. Поступок низводится до уровня биологического и технологического акта. Личность "выпадает в осадок". Как это ни парадоксально, но сознание, инкапсулированное в деятельность, не поднимает ее до себя, так как оно само в ней, а деформирует и разрушает ее. А это не проходит бесследно и для самого сознания. Оно не столько ищет себя, сколько бежит от себя. Было бы неверно думать, что боязнь признания автономного от деятельности существования сознания диктовалась лишь идеологическими мотивами. Причины могли заключаться и в самом сознании, в страхе перед осознаваемыми, хотя и не признаваемыми вслух, возможностями его спонтанного развития. Приведем другую точку зрения на соотношение сознания и деятельности, развивавшуюся профессиональным философом. М. К. Мамардашвили в марксовом понимании практики выделяет "подчеркивание таких состояний бытия человека — социального, экономического, идеологического, чувственно-жизненного и т. д. — которые не поддаются воспроизведению и объективной рациональной развертке на уровне рефлексивной конструкции, заставляя нас снять отождествление деятельности и ее сознательного идеального плана, что было характерно для классического философствования. В данном случае надо различать в сознательном бытии два типа отношений. Во-первых, отношения, которые складываются независимо от сознания, и, во-вторых, те отношения, — 142 —
|