|
психологические особенности строения их сознания" [16, с. 228]. Это был ход мысли не только А. Н. Леонтьева, он пронизал всю послереволюционную отечественную психологию. Конечно, по поводу этого постулата и "схематизма" философского и психологического сознания делались всевозможные оговорки. Подчеркивалось принципиальное единство строения внешней и внутренней деятельности, что означало общность, но не в деталях, не конкретно. Ссылаться на это было легко, тем более что детали внутренней деятельности как тогда, так и сейчас известны весьма и весьма недостаточно для такого рода заключений. Говорилось об адекватности, но не тождественности, что "сознание не только отражает, но и творит мир" и т. д. Но все же сознание как таковое всегда находилось на коротком поводке деятельности, а сознание исследователей — на коротком поводке идеологии. В любом случае сознание оставалось вторичным и не отпускалось на свободу. Оно заменялось сознательностью деятельности, руководимой единственно правильным мировоззрением. Это не упрек в адрес А. Н. Леонтьева, а констатация факта его сознания — сознания, порожденного данными конкретно-историческими условиями его жизни и деятельности. Важно подчеркнуть другое. Ученый искал, возможно бессознательно, пути освобождения своего сознания и способы выражения другого хода мысли. Но у него так и не хватило решимости отпустить сознание на свободу, чтобы оно само искало себя в материале, будь-то бытие, деятельность, слово, мысль или, наконец, самое сознание. Это не означает, что в этом случае вторичное окажется первичным, а первичное — вторичным, как шутил в своей утопии "Москва 2042" Владимир Войнович. Об этом недостатке решимости можно говорить так уверенно, потому что написание указанных тезисов по времени совпадает с работой Леонтьева над циклом статей, опубликованных в "Вопросах философии" и составивших основу его последней книги "Деятельность. Сознание. Личность", опубликованной в 1975 г. В этой книге главное для автора "состоит вовсе не в том, чтобы указать на активную, управляющую роль сознания", а в том, чтобы "понять сознание как субъективный продукт, как преобразованную форму проявления тех общественных по своей природе отношений, которые осуществляются деятельностью человека в предметном мире" [17, с. 128]. Он, конечно, указывает на то, что "явления сознания составляют реальный момент в движении, деятельности. В этом и заключается их не "эпифеноменальность", их существенность" [17, с. 129]. — 141 —
|