|
Но тут я сразу интуитивно понял, что Борис Филиппович что-то знает. Я неосознанно потянулся к нему душой и неожиданно для себя рассказал обо всех своих переживаниях. Причем оправдывать себя совсем не хотелось. А когда перестаешь себя жалеть, горе человеческое светлеет и становится скорбью, ясной и очищающей. Я зашел ещё раз к своему пациенту в конце рабочего дня. Мы проговорили часа три. Причем говорил снова больше я. Борис Филиппович немного рассказывал о себе, но всё больше случаи, которые разрешали мои вопросы. Говорил без назидательного тона, с самоиронией. К концу разговора я понял, что с самого начала не принял брак дочери, затаив обиду на весь мир из-за того, что она вышла за «простого» человека. Обычные их семейные неурядицы подогревал сам, как бы стараясь доказать (кому?..), что жить вместе они не могут. Борис Филиппович пошел на поправку, получив большие дозы антибиотиков. От них он покрылся зудящей сыпью, которая не давала ему спать. Он подшучивал над собой, говоря, что «чухается», как его пёс Лангет. Постепенно оттаял и я, стал замечать мир вокруг себя. Однажды во время посещения палаты своего больного я обратил внимание на две маленькие иконки на тумбочке. В больнице такой антураж не новость, но иконки были необычными, старинными — писаными маслом, без окладов. На одной, я уже знал такое изображение, был покровитель врачей великомученик Пантелеимон, а на другой — двое юношей, протягивающих руки к небу. — Святые Борис и Глеб, — уловив мой взгляд, просто объяснил Борис Филиппович. — Это икона XIX века, благословение моего духовного отца. Она хранилась в Ниловой пустыне, которая была разграблена после революции. Храмы закрыли, но несколько икон монахи вынесли, и одна из них досталась мне. Я с интересом, испытывая новые ощущения, взял в руки иконку. — Интересная вещица, — невольно вырвалось у меня. Снова чуть улыбнувшись, Борис Филиппович промолвил: — С ней прошла вся моя жизнь… И он рассказал мне о своей жизни, необычной и интересной. Это была жизнь верующего человека в государстве, которое не просто отрицало, но пыталось уничтожить Православную Церковь… За период нахождения Бориса Филипповича в отделении к нему трижды приходил священник — молодой батюшка из церкви св. Трифона, расположенной неподалеку от нашей больницы. Мне вспомнилось, что и моя семья некогда имела отношение к этому храму — бабушка по материнской линии пела в хоре, а ее будущий муж, мой дед, помогал расписывать крестильню. Там они и познакомились… Но это история о другом, и, может быть, она будет рассказана позже. — 48 —
|