|
Третий вариант. Врач утверждает: «Моё дело — лечить. Всё остальное — забота администрации. Пусть она информирует, беседует, разбирает конфликты, организует, привлекает клиентов и т.д.» Такой врач чаще всего находится в оппозиции к начальству, всем своим видом показывая, что на нём (или на таких как он) всё держится, а главный и его замы — так, бумажки только перекладывают. В нашей практике встречался подобный специалист, отличавшийся невысокой квалификацией, а постоянными требованиями «обеспечить рабочее место всем необходимым». Вместо того чтобы признать свои служебные ошибки, этот человек постоянно сваливал вину на администрацию, которая «не смогла нормально организовать работу». Четвёртая категория (также весьма многочисленная) исходит из своеобразно толкуемого закона сохранения энергии. «Мне хотя бы день до конца доработать, когда уж тут с больным разговаривать!» По нашим наблюдениям, особенно любят эту присказку участковые врачи. И пятая категория в предложенной классификации — врачи, воздвигающие непроходимую стену между собой и пациентом. «Я делаю то, что нужно, остальное меня не волнует». Выздоровел пациент или нет, куда попал далее, что он думает о своей болезни и враче, — это вообще вне поля зрения доктора, который чаще всего имеет завышенную самооценку и своеобразный характер. Тем не менее, известны примеры, когда даже в военных условиях врачам удавалось избежать «конвейерного» отношения к пациенту. Митр. Антоний Сурожский, во время Второй Мировой войны работавший военным врачом, вспоминает: На войне, во время первых боев, привели одиннадцать раненых солдат. Это был мой первый контакт с людьми прямо с поля битвы. На их лицах еще был ужас, страх. Я подумал: я должен как можно скорее сделать для них — для каждого — что могу, чтобы следующий не ждал слишком долго... Я работал как можно быстрее и отправлял их в больничную палату. Потом пошел туда и обнаружил, что ни одного из них не могу узнать: ведь я смотрел на их раны — на грудь, на ноги, на живот, на плечи, а на лица не смотрел, никто из них не был ранен в лицо. И они все оставались в состоянии шока, потому что они его не изжили. Когда была приведена следующая группа раненых, я, наученный первым опытом, решил, работая руками, с ними разговаривать (можно сделать руками очень многое, пока говоришь и смотришь на человека). Я каждому смотрел в лицо и задавал вопросы; потом, глядя, конечно, на свои руки и на его раны, делал то, что надо. Я спрашивал: — Как тебя зовут? где тебя ранило? Очень ли было страшно?... — вопросы незатейливые, но такие, чтобы раненый успел за то время, пока я им занимаюсь, вылить свой страх, вылить свой ужас. И когда я потом посетил палату, во-первых, я всех раненых узнавал в лицо, и во-вторых, обнаружил, что шок у них прошел, потому что за наш короткий разговор они успели вылить свои чувства.[297] — 101 —
|