|
Добавление ред.: Почти общепринятый перевод слова Л. как personality (и наоборот) не вполне адекватен. Personality — это, скорее, индивидуальность. В петровские времена персоной называли куклу. Л. — это selfhoodself ness или self, что близко к рус. слову «самость*. Болес точного эквивалента слову «Л.* в англ. яз. не существует. Неточность перевода далеко не безобидна, ибо у читателей создастся впечатление или убеждение, что Л. подлежит тестированию, манипулированию, формированию и пр. Извне сформированная Л. становится наличностью того, кто ее сформировал. Л. — не продукт коллектива, адаптации к нему или интеграции в него, а основа коллектива, любой человеческой общности, не являющейся толпой, стадом, стаей или сворой. Общность сильна разнообразием Л., конституирующих се. Синонимом Л. является ее свобода вместе с чувством вилы и ответственности. В этом смысле Л. выше государства, нации, она не склонна к конформизму, хотя пс чужда компромисса. В рос. философской традиции Л. есть чудо и миф (А. Ф. Лосев); «Л, же, разумеемая в см ысле чистой Л., есть для каждого Я лишь идеал — предел стремлений и самопостроения... Дать же понятие Л. невозможно... она непонятна, выходит за пределы всякого понятия, трапеценден- тпа всякому понятию. Можно лишь создать символ коренной характеристики Л... Что же касается до содержания, то о] ю не м. 6. рассудочным, но — лишь непосредственно переживаемым в опытеса- мо-творчества, в деятельном само-постро- епии Л ,, в тождестве духовного само-по- зпания* (Флоренский П. А ). М. М. Бахтин продолжает мысль Флоренского: когда мы имеем дело с познанием Л. мы должны вообще выйти за пределы субъект-объектных отношений, какими субъект и объект рассматриваются в гносеологии. Это нужно учитывать психологам, использующим странные словосочетания: «субъектпость Л.*, «психологический субъект*. По поводу последнего откровенно язвил Г. Г. Шпет: «Психологический субъект без вида па жительство и без физиологического организма есть просто выходец из неизвестного нам света... стоит его принять за всамделишного, он непременно втянет еще большее диво — психологическое сказуемое! Сегодня философски и психологически подозрительные субъекты и их тени все чаще блуждают по страницам психологической литературы. Бессовестный субъект, бездушный субъект — это, скорсе всего, не вполне нормально, по привычно. А душевный, совестливый, одухотворенный субъект — смешно и грустно, Субъекты могут репрезентировать, в т. ч. всякие мерзости, а Л. — олицетворяют. Не случайно Лосев связывал происхождение слова Л. с ликом, а не с личиной, персоной, маской. Л., как чудо, как миф, как единственность не нуждается в экстенсивном раскрытии. Бахтин резонно заметил, Л. может выявить себя в жесте, в слове, в поступке (а может и утонуть). А А. Ухтомский был, несомненно, нрав, говоря, что Л. — это функциональный орган индивидуальности, ее состояние. Следует добавить — состояние души и духа, а не почетное пожизненное звание. Она ведь может потерять лицо, исказить свой лик, уронить свое человеческое достоинство, которое усилием берется. Ухтомскому вторил Н. А. Бернштейн, говоря, что Л. — это верховный синтез поведения. Верховный! В Л. достигается интеграция, слияние, гармония внешнего и внутреннего. А там, где есть гармония, наука, в т. ч. и психология, умолкает. — 406 —
|