|
Многие скажут, что речь — это тоже музыка. Мы же говорим о музыкальной составляющей речи. Это так. Сравнивая различные языки, мы обнаруживаем, что музыкальные составляющие в них действительно отличаются. Но эта музыкальная составляющая вовсе не самая основная в речи. В любом языке есть нечто музыкальное, но речь — не музыка. За речью кроется более глубокая тайна. Мы можем сочинять музыку. Но вот язык, живой язык? Никогда! Конечно, были попытки, например, эсперанто, но в этом есть нечто искусственное. Хотя структура эсперанто благодаря ее творцу логична, проста и более практична, чем структура всех других языков, эсперанто никогда не станет живым языком. Никто не будет воспринимать его как настоящую речь. Это характерный пример «не-языка», эсперанто, скорее, — набор условностей. И это обусловлено тем, что язык — это вовсе не сложная, условная музыка, но сущность более высокого порядка. Тот, кто сочиняет музыку, не может лишь вследствие этого творить и в сфере языка. Есть люди, которые действительно являются «гениями языка», как мы их называем, и есть люди, одаренные музыкально, но в большинстве случаев эти два феномена не встречаются одновременно. Нельзя сказать, что музыкально одаренные люди легко выучивают иностранные языки. Музыкально одаренные люди очень часто так же одарены математически, но «гений языка» и «музыкальный гений» — это совершенно разные вещи. Если я действительно хочу услышать речь, я должен сначала отключиться от музыки, которая в ней присутствует. Именно на музыку я должен не обращать никакого внимания. Конечно, музыкальная составляющая речи очень интересна; вспомните, как нам было интересно понаблюдать, где в нашем теле отзываются различные инструменты. Но если вы попытаетесь выяснить и понять, что такое музыкальность в речи, вам это удастся только в случае, если вы сознательно будете обращать на это свое внимание. И тогда вы будете слышать не то, что говорится, а то, как говорится. При обыкновенном слушании мы хотя и воспринимаем музыкальную составляющую речи, но бессознательно мы обосабливаемся от нее, поскольку мы встречаемся с речью как с речью: речь есть речь. Мы не можем переделывать язык. Попробуйте как-нибудь ввести в язык новое слово. Это очень сложно и удается крайне редко. Новое слово вдруг возникает в языке, как-то ему это «удается». Часто мы даже не знаем, откуда оно. Возьмем, например, голландское слово «fiets», обозначающее «велосипед»! Откуда оно взялось? Конечно, есть люди, которые скажут, что оно возникло из слова «velosipede». Но это все теории. На самом деле мы не знаем. И даже если оно действительно возникло из этого слова: кто это сделал? И почему «fiets», а не «velos» или как-нибудь еще? Нет, слово возникло именно так и сразу же вошло в обиход. — 101 —
|