Дети с аутизмом

— И я увидел круглые двери, едущие на восток, из окон круглых дверей, едущих на запад. И я увидел круглые двери, едущие на запад, через окна третьего вагона с серыми круглыми дверями, едущего на восток. А потом я вошел в круглые двери, едущие на восток.

— Кто был с тобой?

— Джо и Клер.

— Кто они такие?

Я про них ничего не слышал, только про Памелу.

— Мой кузен. Мой трехлетний кузен.

— Кому три года? — спросил я и стал ждать пояснения.

— Потом мы поехали в центр на поезде четыре пятнадцать.

Я откинулся на спинку кресла и расслабился. Мне следовало бы быть довольным прогулкой, но я не мог разобраться в разнообразии форм и цветов. Поезд идет очень быстро, но я не смею дернуть за стоп-кран, чтобы остановить его. Я уже давно отказался от мысли поговорить о депрессии.

Слушая Уильяма, я понимаю, что не могу стать участником беседы. Воистину, скорее всего, это даже нельзя назвать «беседой». Он говорит мне, а не со мной. У нас с Уильямом нет общих рамок, общего набора правил, с помощью которых можно было бы создать общий для обоих смысл. Как слушатель, я ощущал глубокую пропасть между тем, что было сказано и что я прекрасно понимал, и тем, что имелось в виду и о чем я не имел ни малейшего понятия. То, о чем не упоминалось, имело такое же значение для смысла разговора, как и то, что я слышал, но я не мог понять, что же было пропущено. У меня было ощущение, что в этом есть какой-то смысл, но он ускользал от меня. Чтобы представить себе, что же было опущено, я старался вложить в поток слов разный смысл, но ни одно из моих предположений не срабатывало. Я был пассивным участником, которого забрасывали словами. Я прекрасно представлял себе, насколько трудно было учителям Уильяма терпеть подобные контакты и как над ним смеялись его одноклассники.

В речи Уильяма отсутствовали многие лингвистические инструменты, которые мы используем для того, чтобы построить беседу. Зачастую он не реагировал на мои просьбы прояснить что-либо. Он не пытался возобновить беседу, когда было очевидно, что она замирает. Ему и в голову не приходило, что для того, чтобы следить за смыслом разговора, мне нужна помощь. Он делал неоднозначные ссылки, которые могли относиться к разным вещам или к разным людям, никак не поясняя контекста. О каком цвете он говорит? О каких формах? Кому было три года? Сама тема разговора была не такой, какой можно было бы ожидать. Большинство разговоров, которые ведут обычные дети, включают ссылки на социальный мир. Кого ты видел вчера? Что он здесь делал? В типичном разговоре речь идет о других людях, что позволяет делить общее лингвистическое пространство говорящего со слушателем. Вместо этого Уильям ссылался на физический мир (на формы и на цвета), лишь мимоходом, вскользь упоминая людей. Он снова и снова говорил о поездах и снова и снова возвращался к цветам и формам, к расписанию и направлению движения поездов, словно эта информация была нужна мне больше, нежели контекст всей истории. Мне не нужны были эти детали, мне нужно было общее представление о ситуации.