Дети с аутизмом

В отличие от многих детей с ASD, у Захарии в раннем детстве практически не было ни специфических страхов, ни сопротивления переменам. Однако были легкие намеки на то, что они появятся. Например, его очень расстраивали (может быть, так проявлялась тревожность?) звуки работающих пылесоса и миксера и вообще всего того, что производило громкие звуки. Но все было именно так. Ничто не свидетельствовало о том, что ему трудно менять летнюю одежду на зимнюю, у него не возникало никаких проблем ни при перемене торговых марок продуктов питания, ни при перестановке мебели в его комнате.

За последние три года мало что изменилось. Навыки устной речи Захарии продолжали медленно совершенствоваться, он постиг более сложные правила грамматики, а его словарный запас нормально пополнялся. Но он сохранил прежние интересы и прежнюю боязнь громких звуков. Он помнил даты всех пожарных учений в школе и начинал очень нервничать, когда приближалось время очередного учения. Он стал более возбудимым и беспокойным, и ему труднее было подчиняться требованиям матери. Это было единственным проявлением тревожности, которое я смог обнаружить на ранних этапах его истории, но, продолжаясь, тревожность стала проблемой. Но между огнем и смертью, казалось бы, очень мало аналогий. Происхождение его нынешней одержимости мыслью о смерти по-прежнему оставалось для меня загадкой, но стала очевидной его предрасположенность к тревоге, т. е. обусловленное темпераментом реагирование тревогой на стресс. Мне пришлось продолжить поиск ответов. Возможно, более глубокие размышления о содержании его страхов помогут мне понять, что же все-таки происходит.

Восстанавливая в памяти беседу с Захарией, я задумался о том, так ли уж его на самом деле тревожила смерть? Возможно ли, чтобы смерть двух двоюродных бабушек так расстроила его? В конце концов, он же едва знал их. Гораздо легче было понять его тревогу по поводу здоровья родной бабушки: он был очень близок с ней. Тем не менее он в известном смысле деперсонифицировал ее, называя чужим именем Элис.

Однако, перечитав записи, сделанные после беседы, я понял, что его одержимость мыслью о смерти сильно отличалась от того, к чему я был готов. Я слишком буквально понял его страх, во многом точно так же, как понял бы страх любого обычного ребенка перед смертью и разлукой. На самом деле его тревога не была ни экзистенциальной тревогой по поводу небытия, наступающего после смерти, ни романтической одержимостью героической гибелью героя детства. Судя по всему, проблема собственной смерти и смерти собственной матери не слишком волновала его. Не было ни печали, ни чувства скорби, ни предчувствия грусти, которые наступают после смерти. Не было и осознания ее скрытого смысла. Не было никакой конфронтации с невозможностью узнать, что происходит потом, ни внушающей страх ставки на Бога. Захария никогда не слыхал про Паскаля1. (1 Блез Паскаль (1623-1662) — французский математик, физик, писатель и религиозный философ. Развивал представление о трагичности и хрупкости человека, находящегося между двумя безднами — бесконечностью и ничтожеством (человек — «мыслящий тростник»). — Примеч. перев.)