|
Раздумье нашло на Литвинова… Он всё глядел на нее, но уже мысли его были далеко… Ирина это заметила. – Ну вот и прекрасно, – громко заговорила она, – ну вот теперь совесть моя покойна, и я могу удовлетворить мое любопытство… – Любопытство, – повторил Литвинов, как бы недоумевая. – Да, да… Я непременно хочу знать, что вы делали всё это время, какие ваши планы; я всё хочу знать, как, что, когда… всё, всё. И вы должны говорить мне правду, потому что я предуведомляю вас, я не теряла вас из вида… насколько это было возможно. – Вы меня не теряли из вида, вы… там… в Петербурге? – Среди блеска, который меня окружал, как вы сейчас выразились. Именно, да, не теряла. Об этом блеске мы еще поговорим с вами; а теперь вы должны рассказывать, много, долго рассказывать, никто нам не помешает. Ах, как это будет чудесно! – прибавила Ирина, весело усаживаясь и охорашиваясь в кресле. – Ну же, начинайте. – Прежде чем рассказывать, я должен благодарить вас, – начал Литвинов. – За что? – За букет цветов, который очутился у меня в комнате. – Какой букет? Я ничего не знаю. – Как? – Говорят вам, я ничего не знаю… Но я жду… жду вашего рассказа… Ах, какой этот Потугин умница, что привел вас! Литвинов навострил уши. – Вы с этим господином Потугиным давно знакомы? – спросил он. – Давно… но рассказывайте. – И близко его знаете? – О да! – Ирина вздохнула. – Тут есть особенные причины… Вы, конечно, слыхали про Элизу Вельскую… Вот та, что умерла в позапрошлом году такой ужасной смертью?.. Ах, да ведь я забыла, что вам неизвестны наши истории… К счастью, к счастью, неизвестны. Oh, quelle chance![138]Наконец-то, наконец один человек, живой человек, который нашего ничего не знает! И по-русски можно с ним говорить, хоть дурным языком, да русским, а не этим вечным приторным, противным, петербургским французским языком! – И Потугин, говорите вы, находился в отношениях с… – Мне очень тяжело даже вспоминать об этом, – перебила Ирина. – Элиза была моим лучшим другом в институте, и потом, в Петербурге au ch?teau[139] мы беспрестанно видались. Она мне доверяла все свои тайны: она была очень несчастна, много страдала. Потугин в этой истории вел себя прекрасно, как настоящий рыцарь! Он пожертвовал собою. Я только тогда его оценила! Но мы опять отбились в сторону. Я жду вашего рассказа, Григорий Михайлович. – Да мой рассказ нисколько не может интересовать вас, Ирина Павловна. — 205 —
|