|
– Это уж не ваше дело. – Вспомните, Ирина Павловна, мы десять лет не видались, целых десять лет. Сколько воды утекло с тех пор! – Не одной воды! не одной воды! – повторила она с особым, горьким выражением, – потому-то я и хочу вас слушать. – И притом я, право, не могу придумать, с чего же мне начать? – С начала. С самого того времени, как вы… как я переехала в Петербург. Вы тогда оставили Москву… Знаете ли, я с тех пор уже никогда не возвращалась в Москву! – В самом деле? – Прежде было невозможно; а потом, когда я вышла замуж… – А вы давно замужем? – Четвертый год. – Детей у вас нет? – Нет, – сухо ответила она. Литвинов помолчал. – А до вашего замужества вы постоянно жили у этого, как бишь его, графа Рейзенбаха? Ирина пристально посмотрела на него, как бы желая отдать себе отчет, зачем он это спрашивает… – Нет… – промолвила она наконец. – Стало быть, ваши родители… Кстати, я и не спросил у вас об них. Что они… – Они оба здоровы. – И по-прежнему живут в Москве? – По-прежнему в Москве. – А ваши братья, сестры? – Им хорошо; я их всех пристроила. – А! – Литвинов исподлобья взглянул на Ирину. – По-настоящему, Ирина Павловна, не мне бы следовало рассказывать, а вам, если только… Он вдруг спохватился и умолк. Ирина поднесла руки к лицу и повертела обручальным кольцом на пальце. – Что ж? Я не отказываюсь, – промолвила она наконец. – Когда-нибудь… пожалуй… Но сперва вы… потому, вот видите, я хоть и следила за вами, но об вас почти ничего не знаю; а обо мне… ну обо мне вы, наверно, слышали довольно. Не правда ли? Ведь вы слышали, скажите? – Вы, Ирина Павловна, занимали слишком видное место в свете, чтобы не возбуждать толков… особенно в провинции, где я находился и где всякому слуху верят. – А вы верили этим слухам? И какого роду были они? – Признаться сказать, Ирина Павловна, эти слухи доходили до меня очень редко. Я вел жизнь весьма уединенную. – Как так? Ведь вы были в Крыму, в ополчении? – Вам и это известно? – Как видите. Говорят вам, за вами следили. Литвинову снова пришлось изумиться. – Зачем же я стану вам рассказывать, что вы и без меня знаете? – проговорил Литвинов вполголоса. – А затем… затем, чтобы исполнить мою просьбу. Ведь я прошу вас, Григорий Михайлович. Литвинов наклонил голову и начал… начал несколько сбивчиво, в общих чертах передавать Ирине свои незатейливые похождения. Он часто останавливался и вопросительно взглядывал на Ирину, дескать, не довольно ли? Но она настойчиво требовала продолжения рассказа и, откинув волосы за уши, облокотившись на ручку кресла, казалось, с усиленным вниманием ловила каждое слово. Глядя на нее со стороны и следя за выражением ее лица, иной бы, пожалуй, мог подумать, что она вовсе не слушала того, что Литвинов ей говорил, а только погружалась в созерцание… Но не Литвинова созерцала она, хотя он и смущался и краснел под ее упорным взглядом. Пред нею возникла целая жизнь, другая, не его, ее собственная жизнь. — 206 —
|