Том 7. Отцы и дети. Дым. Повести и рассказы 1861-1867

Литвинов принужденно усмехнулся, а Ирина только плечами пожала.

– Ну что, – промолвила она тем же холодным тоном, – видели вы графа?

– Как же, видел. Он приказал тебе кланяться.

– А! Он всё глуп по-прежнему, этот ваш покровитель?

Генерал Ратмиров ничего не отвечал, а только слегка посмеялся в нос, как бы снисходя к опрометчивости женского суждения. Благосклонные взрослые люди таким точно смехом отвечают на вздорные выходки детей.

– Да, – прибавила Ирина, – глупость вашего графа слишком поразительна, а уж я, кажется, на что успела насмотреться.

– Вы сами меня к нему послали, – заметил сквозь зубы генерал и, обратившись к Литвинову, спросил его по-русски: – Пользуется ли он баденскими водами?

– Я, слава богу, здоров, – отвечал Литвинов.

– Это лучше всего, – продолжал генерал, любезно осклабясь, – да и вообще в Баден не затем ездят, чтобы лечиться; но здешние воды весьма действительны, je veux dire efficaces[141]; и кто страдает, как я, например, нервическим кашлем…

Ирина быстро встала.

– Мы еще увидимся с вами, Григорий Михайлович, и, я надеюсь, скоро, – проговорила она по-французски, презрительно перебивая мужнину речь, – а теперь я должна идти одеваться. Эта старая княгиня несносна с своими вечными parties de plaisir[142], где ничего нет, кроме скуки.

– Вы сегодня очень строги ко всем, – пробормотал ее супруг и проскользнул в другую комнату.

Литвинов направился к двери… Ирина его остановила.

– Вы мне всё рассказали, – промолвила она, – а главное утаили.

– Что такое?

– Вы, говорят, женитесь?

Литвинов покраснел до ушей… Он действительно с намерением не упомянул о Тане; но ему стало страх досадно, во-первых, что Ирина знает о его свадьбе, а во-вторых, что она как будто уличила его в желании скрыть от нее эту самую свадьбу. Он решительно не знал что сказать, а Ирина не спускала с него глаз.

– Да, я женюсь, – проговорил он наконец и тотчас удалился.

Ратмиров вернулся в комнату.

– Ну что же ты не одеваешься? – спросил он.

– Ступайте одни; у меня голова болит.

– Но княгиня…

Ирина обмерила мужа взглядом с ног до головы, повернулась к нему спиной и ушла в свой кабинет.

XIII

Литвинов был весьма недоволен собою, словно в рулетку проигрался или не сдержал данного слова. Внутренний голос говорил ему, что как жениху, как человеку уже степенному, не мальчику, ему не следовало поддаваться ни подстреканию любопытства, ни обольщениям воспоминаний. «Очень нужно было идти! – рассуждал он. – С ее стороны кокетство одно, прихоть, каприз… Она скучает, ей всё приелось, она ухватилась за меня… Иному лакомке вдруг захочется черного хлеба… Ну и прекрасно. Я-то зачем побежал? Разве я могу… не презирать ее? – Это последнее слово он произнес даже мысленно не без усилия. – Конечно, тут опасности никакой нет и быть не может, – продолжал он свои рассуждения. – Ведь я знаю, с кем дело имею. Но все-таки с огнем шутить не следует… Моей ноги у нее не будет». Литвинов самому себе не смел или не мог еще признаться, до какой степени Ирина ему казалась красивою и как сильно она возбуждала его чувство.