|
Я опустился бессильно в кресло и тихо сказал: – Сколько в вас женственности… Вы так напиханы этой женственностью, что она лезет у вас из глаз, изо рта, из ушей… Поменьше бы женственности, а? Хорошо бы было, роскошно было бы! Но если уж вы настолько женственны, то оставьте хоть меня в покое, или устройте меня так, чтобы я был вне всего этого… Поймите, что я настолько неповоротлив, что не могу угнаться за всеми вашими прихотливыми изгибами, поворотами и бросаниями из одной крайности в другую. Я прошу, я, наконец, требую, чтобы периоды ссор отмечались какими-нибудь внешними признаками: ленточку черную на шею себе нацепляйте или флаг на крыше вашего дома выбрасывайте, чтобы я мог безошибочно руководствоваться. Нельзя же так – поймите вы меня!!! Они стояли передо мной, сияющие молодостью, красотой и женственностью, любовно прильнув друг к другу, и смотрели на меня с любопытством и удивлением. – Какой смешной! – сказала белокурая. – Да… Неужели он думает, – подхватила черная, – что мы теперь еще когда-нибудь поссоримся?! – За то, что вы такой нехороший, достаньте нам два билета на «Дон-Кихота». – Слушаю-с! Прикажете рядом или в разных сторонах? – Почему в разных? Вот глупый! – Ничего не глупый. Не забывайте, что спектакль еще через четыре дня… Вечно-женскоеНачался вечер очень мило: я сидел у Веры Николаевны и оживленно беседовал с ней о литературе, о любви, о морях-океанах, о преимуществе жареных пирожков над печеными, об искусстве смешивать духи, о нахалах, пристающих на улицах, и о полной допустимости загробной жизни. Звонок в передней прервал мое заявление о том, что паюсную икру, размятую с сардинами и соком лимона, – никак нельзя приправлять сливочным маслом. – Гм… Звонок… Это, вероятно, моя школьная подруга. Я ее не видела двенадцать лет. «Чтоб ее черт унес», – подумал я. Вслух продолжал: – Я знал даже людей, которые присыпали ее зеленым луком и петрушкой. – Подругу? – удивилась хозяйка. – Икру!.. – Какую? – рассеянно переспросила хозяйка, прислушиваясь. – Паюсную!.. Я ревниво отметил, что внимание ее было уже не около меня, а в передней, откуда доносился стук сбрасываемых ботиков и шелест снимаемых одежд. – Ну да, это она! – просияла хозяйка. – Боже ты мой… двенадцать лет! Ведь мы расстались совсем девчонками! С седьмого класса… Сначала в комнату влетело что-то темно-коричневое, потом ему навстречу шумно двинулось зеленовато-голубое, потом эти два кружащихся смерча соединились, сплелись воедино и образовали один бурный, бешено вращающийся на своей оси смерч, в котором ничего нельзя было разобрать, кроме мелькающих рук, писка и чмоканья… Жуткое зрелище!.. — 222 —
|