|
Но это оказался светский воспитанный человек – не какой-нибудь хам, не понимающий приличий. Он опустился в кресло, отер пот с лица и сказал: – Ну, что у вас новенького? – Ничего, – торопливо ответил я. – Пяткина давно видели? – Не видел Пяткина. – А-а. А Семен Николаич к вам захаживает? – Нет! – Так, так. Тру-ру-ру-ру… Солнце жарит, как безумное, а все-таки знаю: будет дождь. Вы как думаете? – Что? – Будет дождь? – А черт его знает. В голове же у меня все время долбил клювом какой-то внутренний дятел: «Да проси же скорее денег, каналья, проси! Проси! Что тянешь? Возьми и уходи. Все равно ведь дам, и ты сам знаешь, что дам!» – Что это с Лазуткиным делается? – С ке-ем? – С нашим знакомым Лазуткиным? – А что? – Да совсем закружил Лазуткин. Сегодня его с одной дамой видишь, завтра с другой. – К черту Лазуткина, – сухо промолвил я. («Да проси же, анафемский палач, проси скорее!») – Почему к «черту»? – Не интересуюсь Лазуткиным. – Вы сегодня какой-то странный, – обиделся он. – Были на премьере «Колесо жизни»? Я вскочил с места. – Сколько? – Что «сколько»? – вспыхнул он. – Сколько вам надо? – Чего? – Денег, за которыми вы пришли. Он встал с кресла, красный, негодующий. – Кто вам дал право так со мной разговаривать?!.. – Значит, вы не за деньгами пришли? – Положим, я действительно пришел просить ссудить меня некоторой суммой, но после такого обращения… – Голубчик, не сердитесь. Но зачем мне все эти Лазуткины, Семены Николаичи, «Колеса жизни»? Скажем, пришли вы: «Здравствуйте». – «Здравствуйте». – «Дайте денег». – «Нате». – «До свиданья». И больше ничего! Ведь я же видел, что и Лазуткин, и «Колесо жизни» вам, как и мне, совершенно неинтересны! К чему это? – Простите, но я прекрасно понимаю, что такое долг вежливости и приличия, – угрюмо пробормотал он. – И по вашему способу денег никогда не попрошу! Я никогда не был хамом. И вообще после всего этого нам говорить не о чем! Прощайте. Навсегда. Вот таким-то образом между тремя и половиной четвертого пополудни я потерял приятеля. Вечером пошел к женщине, которая мне очень нравилась и которой, вероятно, я нравился. («Приходите почаще. С вами так хорошо».) Мы сидели с ней на диване друг около друга. Я, не отрываясь, глядел на ее белую шею, упругие плечи, на красные, как вишни, губы, и она тоже глядела на мои широкие плечи и на мои губы, и мне страх как хотелось поцеловать ее, а она (я уверен) тоже стремилась спрятать свою голову на моей груди и прижаться губами к моему лицу. — 134 —
|