|
Поэтому оба и были так умилительно-спокойны и не торопливы. Прекрасное должно быть величаво… Поели… Телеграфист Надькин перевернулся на спину, подставил солнечным лучам сразу сбежавшуюся в мeлкие складки прищуренную физиономию и с негой в голос простонал: – Хо-ро-шо! – Это что, – мотнул головой Неизвестный человек, шлепая ради забавы отклеившейся подметкой. – Разве так бывает хорошо? Вот когда я свои ленкоранские леса сплавлю, – вот жизнь пойдет. Оба, брат, из фрака не вылезем… На шампанское чихать будем. Впрочем, продавать не всё нужно: я тебе оставлю весь участок, который на море, а себе возьму на большой дороге, которая на Тавриз. Ба-альшие дела накрутим. – Спасибо, брат, – разнеженно поблагодарил Надькин. – Я тебе тоже… гм!.. Хочешь папироску? – Дело. Але! Гоп! Неизвестный поймал брошенную ему папироску, лег около Надькина, и синий дымок поплыл, сливаясь с синим небом… III– Хо-ррро-шо! Верно? – Да. – А я, брат, так вот лежу и думаю: что будет, если я помру? – Что будет? – хладнокровно усмехнулся Неизвестный человек. – Землетрясение будет!.. Потоп! Скандал!.. Ничего не будет!! – Я тоже думаю, что ничего, – подтвердил Надькин. – Всё тоже сейчас же должно исчезнуть – солнце, земной шар, пароходы разные – ничего не останется! Неизвестный человек поднялся на одном локте и тревожно спросил: – То есть… Как же это? – Да так. Пока я жив, всё это для меня и нужно, а раз помру, – на кой оно тогда чёрт! – Постой, брать, постой… Что это ты за такая важная птица, что раз помрешь, так ничего и не нужно? Со всем простодушием настоящего эгоиста Надькин повернул голову к другу и спросил: – А на что же оно тогда? – Да ведь другие-то останутся?! – Кто другие? – Ну, люди разные… Там, скажем, чиновники, женщины, министры, лошади… Ведь им жить надо? – А на что? – «На что, на что»! Плевать им на тебя, что ты умер. Будут себе жить, да и всё. – Чудак! – усмехнулся телеграфист Надькин, нисколько не обидясь. – Да на что же им жить, раз меня уже нет? – Да что ж они для тебя только и живут, что ли? – с горечью и обидой в голове вскричал продавец ленкоранских лесов. – А то как же? Вот чудак – больше им жить для чего же? – Ты это… серьезно? Злоба, досада на наглость и развязность Надькина закипели в душе Неизвестного. Он даже не мог подобрать слов, чтобы выразить свое возмущение, кроме короткой мрачной фразы: — 270 —
|