|
- В Рождественно всех врачей знаете? - Как не знать? Как будто их у нас много. - Простите, еще спрошу: мы с вами... могли раньше встречаться? - Лицо мое знакомо? – засмеялся Сергей. – Вряд ли. Странно. Все время Сидорин ждал момента, когда, как выразился дядя, пленка щелкнет и начнет вращаться в обратную сторону. Почти внеплановая поездка, машина, остановившаяся там, где останавливаться не должна, вышедший из старого дома высокий молодой человек: «Я могу вам помочь?» - Послушайте, Сергей, меня очень заинтересовали... кацкари. Вы не будете против, если я заночую в вашем селе? - Не буду. Раньше, наверное, и не слышали про кацкарей? - Конечно. - А выше нас, по Сити сицкари живут. Тоже народ интересный. - Вот видите, сколько я еще не знаю. Гостиница у вас есть? - Зачем гостиница? У меня дома переночуем... Кстати, еще не поздно, не хотели бы на Иванову гору подняться? Оттуда Кадка – на ладони, - впервые за все время знакомства в глазах Сергея вспыхнул теплый огонек. – Сейчас и пойдем. Глава одиннадцатая. Женщина в белых одеждах.
Сергей оказался прав: вид с Ивановой горы впечатлял. Пока его спутник отошел собрать хвороста для костра, - быстрые мартовские сумерки снова вернули на землю зиму, - Сидорин успел подумать о противоречивой русской душе: «наши предки шли в северные леса, словно сторонясь гор, но все равно – обожали вот такие места, откуда весь мир – на ладони...» В этот момент, словно соглашаясь с ним, налетел не злой ветерок. Асинкрит улыбнулся, довольный. - Что, мир, согласен со мной? - крикнул он в сумеречную даль. Еще один порыв ветра. Рядом лежала незастегнутая сумка Сергея. Белый листок, словно нехотя, перекинулся через край сумки и сполз на землю. Сидорин нагнулся, чтобы поднять его и невольно обратил внимание на красивый крупный почерк, которым был исписан весь листок. Наверное, записи Сергея. Сверху листа было написано очень крупно – «Павлово и Трушнево». Чуть ниже и помельче – «Все позади». Асинкрит заинтересовался. Оправдав себя, - ведь не любовное же это письмо – стал читать: «Дом без окон, без дверей, без полов, без потолка. Рядом, плетеные крапивой, распластались по земле несколько щепяных крыш, все, что осталось от изб. Это Павлово... Островок ветел на краю поля, выдающий бывший посад деревенских домов. Это Трушнево... Робкий голос кладбищенской травы, такой же тихий и ласковый, каким говаривала, бывало, бабушка Лиза Тараканова... Вот и все, что осталось от этого некогда людного уголка Кацкого стана. Позади то время, когда Павлово населяло 139 человек, Трушнево – 104. Позади долгая и удивительная жизнь Елизаветы Гаврииловны Таракановой. — 76 —
|