|
Так какая она, жизнь? В Упертовске тихо и мирно живут родители, значит, есть в мире одни уголок, где тебя ждут, и куда ты можешь в любой момент вернуться. Эта мысль давала Асинкриту силы долгими зимними вечерами, когда он, приезжая с очередной командировки, оказывался в одинокой и пустой квартире, где не было даже телевизора. А еще был дядя с его отеческой заботой и постоянными звонками. В двадцати минутах ходьбы жили Глазуновы, его друзья. И так легко убедить себя в том, что так и должно быть. Однако где-то в этом же городе маялась бесприютная, но гордая Настена. Пойти бы, найти ее, сказать... А что он скажет? Возвращайся к отцу, он тебя любит? Нет, не то, надо по-другому, но как? Кто подскажет? Пушкин? Сидорин по-прежнему оттягивал наступление сна. По-прежнему, каждую ночь мчался он с трепещущим сердцем к спасительному еловому острову, и падала, утыкаясь в снег серо-голубая волчица. Но что-то изменилось... Теперь, когда Асинкрит просыпался, отчаяние уже не охватывало его. Он понимал, что платит дань. Наверное, за прежние годы, за прежнюю жизнь. Платит красными флажками, выстрелами в упор. В себя, волка. - Ты пьешь успокоительные на ночь? Обязательно пей! – участливо требовал Виктор Иванович. Сидорин обещал, но не пил. Асинкрит знал, что после ночи обязательно настанет утро – с новыми дорогами, встречами, радостями и печалями. И, кто знает, может, вновь позовет к себе странника удивительные Вышний Волочок и Торжок, Старица и Некоуз, Брейтово и Остров, Задонск и Андреаполь, Губкин и Мышкин... Мышкин – при этом слове Сидорин невольно улыбался. Вот уж чудак на чудаке. Надо же, перед зданием своей библиотеки вывесить табличку: здесь купец такой-то принимал особ императорской фамилии. Знай, мол, наших. Весь город в музей превратили – один, большой, под открытым небом. А самый-самый в Мышкине – Владимир Александрович. В глазах хитринка, заговорит – Златоуст. Зато в любой момент возьмет рюкзак – и в путь. Спасать церквушку или принимать новый экспонат для музея. С умилением вспоминал Асинкрит свой первый вечер в Мышкине. Кабинет Владимира Александровича в видавшем виды деревянном здании. Во дворе пасется лошадь, стоит трактор, которому лет семьдесят, на привезенном невесть откуда куполе старой деревянной часовни сидит трясогузка... Прячется за ближними лесами солнце, окрашивая волжские воды своим малиновым огнем. И такой покой, такая истома разлита в этом неподвижном летнем вечере... Они сидят, пьют якобы коньяк – другого в соседнем магазине не было, на подоконнике спит кот, нисколько не ревнуя хозяина к посетителю – сколько таких перебывало в этом кабинете! — 72 —
|