|
Он виноват не больше нас, Но осужден неумолимо, И где б ни лютовал сейчас – Равно вражда неутолима. Бывал облавами гоним, В капканы ловлен, ядом травлен; Но не расправились мы с ним, Равно судьбе он предоставлен. Как будто высший суд и толк Хранит его и под прицелом. Жестокость, внутренний наш волк, Равно соперничает с серым. - Действительно, пропустили – через себя, - только и сказал в ответ Асинкрит. А потом, возвращаясь из командировки, долго думал об этом чуде России – ее поэтах, музейщиках, краеведах, библиотекарях. Тем, кому будто специально платят грошовые зарплаты, кто издает свои книги тиражами в сто и двести экземпляров, кто тратит свои отпуска, чтобы успеть пройти по уходящим деревням и расспросить их последних обитателей о прошлом житье-бытье. Лена в Некоузе, Татьяна Ивановна и Галина в Брейтово, Мария Васильевна в Кашине, Татьяна в Угличе, Валера в Андреаполе... Три тысячи жителей – село, поселок – не поймешь. Библиотека, более похожая на обычный, не очень богатый дом. И вдруг – Сидорин до сих пор хранит это ощущение от встречи с чудом – спектакль из жизни девятнадцатого века. Режиссер – методист библиотеки Олечка, главного героя играет местный прокурор... Потом все они сидели за дружеским столом. Прокурор оказался компанейским человеком. Там же Сидорин познакомился с Борисом Орловым, поэтом, живущим в Кронштадте. Вначале он показался Асинкриту немного высокомерным. А потом, когда спели «Одинокую гармонь» и «То не ветер ветку клонит» вдруг попросил разрешения прочитать свои стихи: Устал шагать. Сносились сапоги. В крестьянском доме водкою согреюсь. Деревни вдоль дороги – узелки, Что Бог вязал, на память не надеясь. Деревня – пять коров на семь дворов, А веники в сенях древнее лавров. Железные останки тракторов Блестят, как будто кости динозавров. Меж осенью и летом журавли Клин вбили, приближая время спячки. И жадно тянут воду из земли Стволы деревьев, словно водокачки. Россия – в свалку превращенный храм, Иду и плачу – топь на месте луга. Давно церковным звоном по утрам Селенья не приветствуют друг друга. Вот тебе и высокомерный. Настоящий русский человек. И поэт – настоящий. А Сергей, как же он забыл Сергея? Кацкарь. Еще одна встреча с чудом: Асинкрит вначале не поверил, что попал в русскую деревню конца двадцатого века. Кругом чистота, порядок, вечером из каждого двора доносилось мычание. Нет, сказали ему, не немцы или голландцы живут здесь, а русские люди, только кацкари. Когда-то, еще в девятом веке, переселились они сюда, на берега реки Кадки из Черниговского княжества, да так и прижились, смешавшись с местными финно-угорскими племенами. И вот ведь как бывает: до наших дней сохранили и обычаи свои, и поговорки. А диалект у кацкарей – век бы слушал. Говор словно округлое облачко, обтекаем, мягок. Если все остальные русские на «ё» ударение делают, у кацкарей эта буква безударна. А слова-то какие – будто в древнюю Русь вернулся. Володать – владеть, вывалка – снегопад, вытоить – с трудом родить крупного ребенка, глумяной – очень старый, древний, голубина – оконное стекло, говённой – плохой, дайчи – недавно... И это мы только до пятой буквы алфавита дошли! От слов забела – сметано, клен – проклятье, навилошной – пасмурный, оголчить – окликнуть, покон – род, племя, Сидорин пришел в совершеннейший восторг. Так он познакомился с Сергеем, директором музея кацкого народа, который и был им создан. Сергей же выпускал единственную в мире краеведческую газету – «Кацкая летопись». Записывал старые слова, песни, частушки, предания об Уже-Палучато, Дворовом-хозяине и Белой Корове, встреча с которой сулит богатство и счастье, Белой Кобылице, которую, наоборот, лучше не встречать – заболеешь. — 74 —
|