В практической плоскости вопрос, таким образом, ставился об уменьшении неблагих и увеличении благих деяний. Показательным в этом плане является уже упомянутый трактат «Четыре наставления Ляофаня». Желая улучшить свои условия существования, Ляофань завел журнал учета благих и неблагих деяний, куда ежедневно записывал все хорошие и плохие деяния (физические, словесные и умственные), а также рассчитывал их соотношение. Для этого же он привлек свою неграмотную жену, которая для учета своих деяний собирала камушки разного цвета. И если в самом начале соотношение благих и неблагих деяний было примерно равным, то постепенно Ляофань свел на нет неблагие деяния, после чего в его жизни начались положительные изменения.[251] Подобный утилитарный, можно сказать рыночный, подход к религиозной жизни очень четко соответствовал утилитарному рационализму китайского менталитета. Неудивительно, что подобные журналы учета заслуг и ошибок (гунгогэ, ???) стали весьма популярны среди грамотных китайцев в средние века.[252] В этом китайцы почти на тысячелетие опередили методы работы современных психологов. В методологическом плане, благая деятельность вводила адепта в рамки самоограничения и самоконтроля, что имело однозначно положительный эффект на качестве социальных отношений, а также обуславливала изменение сознательной деятельности в добродетельную сторону. В свою очередь это в определенной степени очищало сознание от эмоционально-чувственной обусловленности и подготавливало его к дальнейшему совершенствованию. Естественно, что не все адепты проходили путь от религиозного уровня к философскому, но в соответствие с буддийским учением, уровень зрелости сознания, достигнутый у этой жизни, переходил в последующую жизнь. Именно это и определяло путь восхождения от улучшения своих жизненных условий посредством благого воздаяния к постепенному очищению сознания и постижению полного и совершенного просветления. — 166 —
|