|
Возможно ли утолять сладострастие в обществе четырех соблазнительниц? Оказывается, это не так просто. Страсть иногда угасает, несмотря на все старания, не захватывает маркиза. Как же взбодрить себя? Нежными ласками, лирическим шепотом? Нет... Есть другие, пока еще мало опробованные средства. И маркиз берется за ременную плеть, на которой укреплены рыболовные крючки, и начинает хлестать свою подругу. Вид ее мучений вызывает у него не сострадание, а острое, жестокое желание. Наслаждение буквально захлестывает маркиза... А что же его подруги, ставшие жертвой неистовства? Они, еще не ведая толком, что испытанное ими извращенное чувство войди в историю европейской сексуальности, торопятся в полицию. Сержант записывает их сбивчивые рассказы о плетке, о наглых домоганиях маркиза, не дозволенных даже в борделе, о порошке из шпанских мушек, который стимулирует похоть, и намеревается арестовать де Сада. Под покровом ночи маркиз бежит из Парижа в Италию. И не один, а с молодой женщиной. С собственной свояченицей, недавно вышедшей из монастыря. В Париже бушуют ревнители благочестия, Роятся слухи. Кто-то сообщает, что в саду у маркиза обнаружены человеческие кости. Он, оказывается, не только бичует жертвы, но и выпускает кровь из жил, пока несчастные корчатся в последних конвульсиях. Живую плоть де Сад приправляет особым способом, готовя к трапезе наслаждения. Это у него в замке исчезают дети. Он — мучитель и отравитель, коварный соблазнитель и душегуб. Хорошо бы заточить извращенца в темницу, но как его поймать? Срочно изготовлено соломенное чучело, абсолютное подобие маркиза. Собирается толпа. Чучело бросают в огонь. Оно корчится в пламени, вызывая у зрителей глубокое наслаждение... Что ни говори, а маркиз разбирался в сладостном таинстве мести. Правосудие все-таки торжествует. Маркиз пойман и заключен в Бастилию. В Венсенском замке он отбывает долгое наказание. Сидя в темнице, маркиз дает волю своему воображению. Он пишет том за томом, расходуя скудные запасы бумаги. На бумажный свиток наносятся мельчайшие буквы. Кое-что из написанного вполне благопристойно. Надо полагать, маркиз раскаялся и впал в сентиментальность. Пьесы, исторические хроники, письма, повести, и рассказы свидетельствуют о его целомудрии. Но вот снова слышится свист хлыста. Воображением заключенного завладевают кошмары. Он описывает прихоти любострастия с невиданным пылом. И не просто описывает. Он пытается намекнуть, что не следует гасить пыл души. Пора забыть запреты кровосмешения. Кузина, дочь, мать — не все ли равно. Природа милостива, не надо только противиться ей, гоня искушения прочь... — 107 —
|