|
Кстати, обосновывая теорию происхождения видов Дарвина, часто говорят об общих внешних (да и генетических тоже) чертах различных видов, в том числе, и во внутриутробном периоде. Многие считают это вполне убедительными и даже бесспорными доказательствами эволюции. Но если какие-то организмы похожи друг на друга, имеют общие черты, это еще совсем не значит, что один из них произошел от другого, причем именно более совершенный, сложный произошел от менее совершенного, простого. Такая гипотеза, конечно, тоже допустима, но не является единственно возможной. Точно так же вполне можно предположить, что более примитивный произошел от более совершенного. Так, например, из сходства обезьяны с человеком совершенно логично можно сделать вывод о происхождении обезьян из людей. Право же, в это гораздо проще поверить, чем в обратное, когда наблюдаешь отдельных представителей человечества. Другой допустимый вариант объяснения сходства различных организмов: у них был общий предок, от которого они оба произошли. Но существует еще более простое объяснение: эти организмы имеют общий источник происхождения, общего Творца. Они создавались по разным, но сходным схемам, проектам, пусть и в разное время. Но если ученые изначально верят в теорию эволюции, если не сомневаются в ней, то никакие другие объяснения ими даже не рассматриваются. И почему, собственно, эволюция привела к появлению, а затем и развитию в умственном отношении человека? Это что, тоже следствие борьбы за существование, где выживает сильнейший? Как будто в истории мы знаем мало примеров, когда слаборазвитые дикие племена захватывали и разрушали самые высокоразвитые страны. И почему, собственно, наука решила, что человек, продукт развития неживой материи, потомок микроорганизмов и ближайший родственник обезьяны, в принципе способен познать самые сокровенные тайны мира? Откуда идет эта уверенность? Ведь у тех же обезьян никакой тяги к науке, никаких научных способностей не отмечается. Здесь существует вполне очевидное противоречие, разрешить которое самой науке не под силу. Как уже отмечалось, роль науки начала сильно расти примерно с XVII или даже с XVIII века. Но бурное и всеохватывающее увлечение наукой пришло, пожалуй, в конце XIX века. Апофеозом же можно, наверное, считать шестидесятые годы XX века. Первые полеты в космос, покорение (как тогда казалось) атомной энергии, успехи химии и другие достижения вскружили головы многим. Рождались и всерьез обсуждались самые фантастические проекты научного преобразования мира, причем преобразования скорейшего и коренного. Один из самых типичных примеров — предложение соорудить с помощью направленного ядерного взрыва плотину через Берингов пролив, что позволило бы растопить льды Северного ледовитого океана и улучшить климат во всей Евразии. По сравнению с этим проектом катастрофа на АЭС в Чернобыле показалась бы, наверное, детской шалостью. Последствия такого эксперимента вполне могли бы сравниться с мировой ядерной войной. Но в то время практически все были увлечены открывающимися перспективами «разумного» преобразования мира. Кто бы мог в те же 60-е годы XX века поверить, что и через сорок лет люди будут жить ничуть не лучше, чем они, что сохранится даже тяжелый физический труд, что продуктов питания будет не хватать, болезней не станет меньше, а культура и вовсе придет в упадок? Тогда это казалось совершенно невозможным. Считалось, что наука скоро обеспечит всем нам безбедную и счастливую жизнь... — 78 —
|