Сиддхартха

мало-помалу стала для него настоящей страстью, захватывавшей его все

сильнее. Он стал отчаянным игроком, с которым лишь немногие решались

вступать в состязание -- так велики и безрассудны были его ставки. Он играл

как человек, желающий заглушить муку своего сердца -- проигрыши и швыряние

презренными деньгами доставляли ему какую-то злобную радость. Сам себя

ненавидя, сам над собой насмехаясь, он рисковал огромными ставками,

безжалостно обыгрывал других и сам проигрывал огромные суммы, проигрывал

деньги, драгоценности, проиграл загородный дом, снова выиграл его, снова

проиграл. Это тревожное, сжимающее грудь чувство, которое он испытывал в

момент бросания костей, при крупной игре, было ему дорого -- он любил его,

старался снова и снова вызвать его в себе, усилить, разжечь еще сильнее, ибо

только в этих ощущениях он находил еще своего рода счастье, какое-то

опьянение, какое-то повышенное самочувствие среди своей сытой, бесцветной,

тусклой жизни. А после каждого крупного проигрыша приходилось добывать новые

богатства, усерднее заниматься торговлей, строже взыскивать с должников,

чтобы иметь возможность продолжать игру, снова швырять деньгами, снова

выказывать свое презрение к богатству. Сиддхартха утратил спокойствие духа

при проигрышах, потерял терпение по отношению к неисправным должникам,

утратил свое добродушие по отношению к нищим, перестал находить удовольствие

в раздаче денег, в виде подарков или взаймы, обращавшимся к нему просителям.

Тот самый Сиддхартха, который проигрывал за один раз десятки тысяч и смеялся

при этом, становился в торговых делах прижимистым и мелочным, и даже по

ночам ему часто снились деньги. А когда ему удавалось очнуться от этих

отвратительных чар, когда он замечал в зеркале на стене своей спальни свое

постаревшее и подурневшее лицо, когда на него нападали стыд и отвращение, он

убегал от себя, снова бросаясь в азартную игру, снова прибегая к дурману

сладострастья и вина, чтобы затем вновь уходить в стремление к накоплению и